Не один раз в своей жизни Андрей писал это
изображение, выводил сверху киноварью, окончив все до последнего мазка,
надпись: «Богоявление Господне». Краткий рассказ гласит, что взрослый уже Иисус
незадолго до того, как он сам начнет проповедовать свое учение, услышал, что в
Палестине явился пустынник и учитель, которого народ почитал за пророка. Имя
ему Иоанн. Страстно и вдохновенно призывает он к нравственному очищению и
всеобщему покаянию, пророчествует о наступлении на земле иной эпохи, о
пришествии мессии. В знак очищения Иоанн совершает обряд омовения в водах
Иордана. При этом Иоанн сообщает пожелавшим принять его учение, что он лишь предшественник
(по-славянски «предтеча») того, кто послан совершить подлинное, духовное очищение.
Вместе с другими приходит креститься к Иоанну никому не известный еще Иисус.
Событие этого крещения издавна, по крайней мере с IV века, изображалось на
мозаиках, фресках, иконах. И но одно столетие после Рублева художники будут
обращаться к этой теме — от средневековых иконописцев до великого русского
живописца XIX века Александра Иванова.
Праздник приходится на 6 января, на двенадцатый день
после Рождества. На Руси глубокая зима, самые крепкие трескучие морозы.
Двенадцать дней между двумя большими праздниками назывались Святки — время
веселое, не рабочее. Хаживали друг к другу в гости, отменены были все посты.
Как и перед Рождеством, день перед самым праздником назывался Сочельником. На
сей раз ему название крещенский. Ранним утром праздника по всей Руси стар и
млад с иконами и хоругвями по скрипучему снегу шли крестным ходом на реки,
озера, пруды, колодцы. В особо устроенные, украшенные проруби — иордани опускали
священники крест, пели и читали молитвы на освящение воды.
А на иконе было иное — серебристо-зеленая земля, почти
обнаженный Иисус в теплых голубоватых струях Иордана, легкие, античные одеяния
предстоящих. Невиданный неземной свет как бы изнутри озаряет, звучит в этих переливах
синих, зеленых, алых, лиловых, розовых цветов. Это праздник света.
…Склонялся над иконой Андрей, точными быстрыми мазками
заставлял загораться, светиться все изображаемое. Высокий и стройный стоит
только что написанный в середине иконы Христос. Синие струи Иордана лишь
прикасаются к его ногам. Широкоплечий, крепкий, он слегка приподнял голову, как
бы прислушивается. Во всем облике его видны мощь, крепость. Левая рука опущена
на бедро, он придерживает ослепительно белую повязку на чреслах.
Рублев не случайно позволил себе положить здесь чистый
белый цвет, без примесей, без подцветок. На одеждах, на горках свет как бы
пробивается, изображается высветлениями, мазками пробелов. Андрей, наверное,
помнил читанное в одном из древних «слов» на этот праздник: там говорилось, что
в совсем давние времена, на заре христианства Крещение считалось праздником
света — просвещения…
Тонкой кистью, голубой с белилами краской нужно
провести сверху иконы к голове Христа по золотому свету две линии — луч и в нем
тем же цветом изобразить малую птицу, подобную трепещущему голубю, — образ
нисходящего духа, «дух в виде голубине». По давно установленному правилу Рублев
пишет ангелов. Вестники горнего мира преклоняются перед совершаемым. Лишь один
из них поднял голову к небу. Он будто бы следит за лучом света. Но и его руки в
знак благоговения изображены покровенными. А справа — Иоанн в глубоком
смиренном поклоне. Заботливо и трепетно простирает он благословляющую руку к
Христу. Трепетным светом пронизаны горки, сияют одежды, легко светят золотые
поверхности нимбов. Округлые, с широко распахнутыми глазами почти детские
ангельские лица. Сдержанная радость в лице Иоанна…
Итак, одна икона из всего праздничного ряда. И в
деисусе и в «пророках» трудно найти произведение, о котором можно было бы
твердо и бесспорно сказать — да, это рука Андрея, а не Даниила или кого-нибудь
из многочисленной дружины. Правда, из деисусных икон выделяются своей близостью
к рублевским творениям две вещи: «Архангел Гавриил» и «Апостол Павел». Нежный и
светлый лик Гавриила, струящийся ток его волос, деликатная его поступь — как
много в этом образе того, что любил и умел изобразить именно Рублев. И все же в
цветовом строе иконы проглядывает и нечто иное. Цвет одежд как будто бы
необычно для Андрея темен, разделка их складок несколько скована. Если кисть
Андрея и касалась этой иконы, то далеко не все делал он сам, оставив
дорабатывать, оканчивать ученикам. Но, может быть, и кто-то из них глубоко
постиг мастерство учителя, писал в подражание гениальному наставнику.
Лик «Апостола Павла» близок к одноименной иконе из
Звенигорода. Та же глубокая зрелость мысли, та же мощная объемная лепка мудрого
лба, сильной, крепкой шеи. И все-таки чуть грузноватой, не по-рублевски
приземистой кажется вся его фигура.
Возникает вопрос: зачем же так усиленно звал его
Никон? Неужели для того только, чтобы он наряду с иными своим трудом ускорил
окончание работ? Еще одна загадка — но разгадать ее нетрудно. Андрей был почти
целиком погружен в то время в самое глубокое, самое удивительное свое творение.
Он писал «Троицу».
|