XV века стали центральным вопросом тогдашней
антропологии — учения с человеке. Это был также один из главных, краеугольных
вопросов не только личной духовной, но и общественной жизни — возможно ли
преображение человеческой личности до идеального просветленного состояния, возможно
ли преображение по высшим законам добра и любви социальное бытие. Русское
исихастское движение, возглавлявшееся Сергием Радонежским, возникнув в пору
великого духовного подъема Руси и будучи наиболее чистым его выражением, ответило
на этот вопрос положительно и в результате стало, по мысли некоторых
исследователей исихазма, великой «духовно-общественной утопией» (А. И.
Клибанов), сумевшей оказать значительное влияние на жизнь Руси и ее культуру.
Тогдашние художники, предшественники и современники
Рублева, живо откликались на идеи, связанные с «Фаворским светом», — ведь
за ними стояли насущные вопросы устроения и одной человеческой души, и целых
народов. Случалось, что художники в своих иконах «Преображения» выражали в основном
ту мысль, что человеческому взору трудно, почти невозможно, вынести этот
неизреченный свет. Так, в конце XIV столетия для древнего Преображенского
собора в Переславле-Залесском была написана большая икона «Преображения».
Сейчас она хранится в Третьяковской галерее. Ее приписывают кисти Феофана или,
что более вероятно, относят к авторству одного из его русских
учеников-подражателей.
Холодные лучи неземного света пронизывают сверху
донизу эту икону. Свет, просиявший в Христе, потоком низвергается на апостолов.
Переславльская икона — драма встречи двух миров, двух разомкнутых измерений
бытия. Лишь на единое мгновение открылся, человеческому взгляду иной, нездешний
свет — и человек потрясен, едва выдерживает такое предстояние.
В этой иконе, по меткому определению М. В. Алпатова,
«радость озарения заглушается… волнением и беспокойством свидетелей чуда».
Совсем иные мысли и настроения несет в себе
удивительное рублевское «Преображение». Его икона изнутри сияет легким и ровным
светом. Мы не видим лучей, от которых укрылись апостолы. Они созерцают свет
внутри себя. Он разлит во всем творении, просвещает тихо и почти невидимо
людей, и землю, и растения. Лица людей обращены не на внешнее, они
сосредоточенны, в движениях фигур больше задумчивости, длящегося, нежели
выражения пронзительного и потрясающего мгновения. Таинственный свет повсюду,
но к нему нужно «восходить», готовиться к его приятию, и лишь тогда человек,
насколько это для него возможно, им освещается.
В «Преображении» очень тонко, ассоциативно Андреем
передан образ летней природы в день самого праздника, когда едва заметно
блекнут краски, отсветы лета становятся прозрачней, холодней и серебристей, и
еще издали чувствуется начавшееся движение к осени. Это прозрение значения
праздника в образах самой природы — черта национальная, русская. Ее единодушно
увидят все историки искусства в будущей рублевской «Троице».
О вкладе Рублева в благовещенские праздники спорят, но
«Преображение» бесспорно, оно входит в число икон, где художник наиболее полно
выразил свое отношение к человеку, к возможности приобщения его к высшему бытию.
В этом произведении — его опыт созидания в себе «внутренней тишины». Опыт
русского исихаста, живущего близко к нетронутой, чистой природе.
Иконы писались быстро. Пережил, обдумал, вошел в
работу, но вот уже и близок конец. А там и за следующую икону. И вновь тот же
живой отклик, всем сердцем, всем, что знаешь и умеешь. Когда-то наступил черед
писать подряд еще два праздника — «Воскрешение Лазаря» и «Вход в Иерусалим»…
Готовился, примерялся, набрасывал по левкасу первые
контуры, размышлял. События эти вспоминаются весной и тоже подряд. Первое в
Лазареву субботу, а второе на следующий день, на Вербное воскресение.
Всегда эти дни приходятся на весенние месяцы, на март
или на апрель. И в природе все как будто в ожидании. Вроде бы и зима миновала,
и снег почти сошел, и пробовали звенеть первые капели, но по утрам еще
заморозки, ледок хрустит под ногой. И небо серое, холодное, с малиновой полосой
восхода. И только днем, если выглянет солнце, волнующе запахнет оттаявшая на
припеках земля. На лесных опушках скромное среднерусское первоцветье, пушистые
шарики расцветающей вербы…
Иисус с немногими учениками странствует по каменистым
пустыням и селениям Палестины. Он творит множество добрых дел, исцеляет
больных, увечных. Все более определенно в его словах звучат признания о его
небесном посланничестве. Но не такого «мессию» — спасителя ждали для себя
иудеи. Многие согласны бы считать его и учителем и пророком, но он проповедует
терпение и кротость, призывает отдать свое, а не брать чужое. И совсем странные,
непереносимые мысли иногда слышит толпа, которую он привлекает своими
речениями. Не один народ на земле избран богом, есть и другие, и отнимется
вскоре честь избранничества от «жестоковыйного Израиля».
|