|
Дело Никона
"Священство более есть царствам"
Никон
В один из самых драматических моментов «Смутного
времени», быть может именно в те дни, когда первый патриарх Иов ехал в ссылку в
крестьянской телеге, в нижегородских пределах, в семье крестьянина по имени
Мина родился сын, нареченный Никитой. Мог ли кто-нибудь из бедных соседей, собравшихся
на его крестины, подумать о том, что он стоит у начала земного пути будущего
главы российской церкви, самого могущественного из ее патриархов!
На всей деятельности Никона лежит глубокий отпечаток
его незаурядной личности, сложившейся вопреки самым неблагоприятным, подчас
драматическим обстоятельствам. В детстве он не раз убегал из дома, где
хозяйничала жестокая мачеха. Повзрослев, он твердо решил посвятить себя
служению богу. Свою духовную карьеру будущий патриарх начал рядовым приходским
священником. Со временем семья переехала в Москву. Вскоре, потрясенные смертью
детей, супруги расстаются, приняв решение вступить на путь монашества. Никита
отправляется на далекий беломорский Север. Этот край издавна манил смятенных
людей глубоким предвечным покоем, очевидной близостью основ мироздания — тверди,
небес, бескрайней морской равнины. Природа Со-ловков, знаменитой цитадели
северного монашества, отличалась тихой, как бы прозрачной красотой. Чуткие
души отшельников находили в ней нечто созвучное Евангелию.
Среди соловецких «старцев» того времени особой
известностью пользовался Елеазар. Как и знаменитый подвижник Нил Сорский, он
был приверженцем «скитского жития».
Свой скит Елеазар основал на Анзере — одном из шести
крупных островов Соловецкого архипелага. Благожелательное отношение большого
монастыря к скиту на Анзере зиждилось на дружбе Елеазара с тогдашними руководителями
обители — игуменом Иринархом (1613—1626) и келарем Александром Булатниковым. В
1628 г., вероятно, по рекомендации Александра, ставшего к тому времени келарем
Трои-це-Сергиева монастыря, советником самого царя Михаила Романова
(1613—1645) и патриарха Филарета (1619—1633), Елеазар был вызван в Москву. Как
человеку, известному отменной «святостью», ему была поручена весьма
ответственная миссия: «умилостивить» своими молитвами господа бога, упросить
его ниспослать 33-летнему царю Михаилу долгожданного наследника престола. Уже
само имя аскета — Елеазар, в переводе с древнееврейского — «божья помощь»,
сулило надежду. Усердно помолившись, Елеазар предсказал царской чете скорое
рождение сына. Обещание «старца» удивительным образом сбылось: 10 марта 1629 г.
у царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой родился сын. Царевича нарекли в честь
«Алексея, божьего человека», память которого по церковному календарю
отмечалась 17 марта.
После столь удачного «вмешательства» в жизнь царской
семьи Елеазар мог рассчитывать на самые высокие посты в церковной иерархии.
Однако он предпочел вернуться в свой уединенный скит на Анзере, который,
согласно царскому указу, получил полную независимость от большого монастыря.
Там, окруженный славой «чудотворца», Елеазар продолжал свои монашеские труды.
Вот к этому-то «светилу» тогдашнего монашеского мира
и явился в 1635 г. никому неведомый поп Никита Минов, бежавший от жестокого к
нему мира.
По примеру Сергия Радонежского Елеазар имел под
началом «апостольское» количество учеников — двенадцать. Одним из них и стал
Никита, принявший после пострига монашеское имя Никона. Перемена имен
знаменательна. Она показывает, что Елеазар хорошо понимал сильную, волевую
натуру своего постриженника: Никита по-гречески — «победитель», Никон — «побеждающий».
На Анзере Никон прожил около трех лет. За это время он
успел вместе со своим наставником побывать в Москве. «Старец» хлопотал о
постройке в скиту каменной церкви. Правительством царя Михаила были отпущены
средства, командирован опытный строитель. Однако «старцы»
Спасо-Преображенского монастыря сменили свое былое благоволение к Елеазару на
самую ярую неприязнь. Их раздражали успехи независимого Елеазара, беспокоила
популярность его скита, который в перспективе мог вырасти в серьезного
соперника, конкурента в борьбе за денежные и земельные пожалования. Соловецкие
иноки всячески препятствовали возведению на Анзере каменного собора,
притесняли самого Елеазара. В конце концов он был брошен в монастырскую темницу.
Все эти события заставили Никона задуматься о будущем.
Он давно уже тяготился зависимостью от проницательного и своенравного Елеазара.
Не сулила ничего хорошего и развернувшаяся тяжба с могущественным Соловецким
монастырем. Наконец — и это, видимо, было главным — Никон, подобно многим
выдающимся деятелям древнерусского монашества, вопреки заветам смирения и
послушания искал самостоятельности и власти хотя бы в небольшом кругу
учеников. Его манила перспектива завести собственное «дело»: стать во главе
монашеской общины.
Опыт учителя, Елеазара, как, впрочем, и жизнеописания
многих других «преподобных», убеждал Никона в том, что самый верный путь к
достижению этой цели лежит через отшельничество, строгое уединение, быстро
приносящее славу «святого», а вместе с ней и почитание мирян, преклонение
учеников.
Летом 1639 г. Никон покидает Анзер. Карбас, на котором
он плыл, направлялся в устье Онеги. Оттуда Никон перебрался в уединенный
монастырь, расположенный в ста верстах к югу, на живописном берегу Кожозера.
Единственная связь с миром — своенравная, порожистая река Кожа, левый приток
Онеги, была непригодна для судоходства. Лишь зимой, по льду, добирались в
монастырь обозы со всякими припасами и товарами.
Иногда с обозом привозили и ссыльных: со времен
Бориса Годунова монастырь служил местом пострижения опальных бояр. В
отрезанной от мира обители они чувствовали себя хозяевами; привыкнув к власти,
стремились подчинить себе немногочисленную иноческую общину.
Две собственноручно переписанные богослужебные книги,
составлявшие все имущество Никона, он передал монастырю взамен вклада, который
требовался от каждого новоприбывшего. Впрочем, Никон обосновался не в самом
монастыре, а в его окрестностях. Он начал жизнь отшельника, ревностного последователя
анзерского подвижника. Расчет Никона— если, конечно, мы правильно понимаем
мотивы поступков столь противоречивой натуры — оказался верным. Спустя года два
после прихода на Кожозеро он был избран игуменом лесного монастыря.
Новый игумен оказался хорошим хозяином. В годы его
управления лесной обителью (1643—1646) ее владения расширились. Царь пожаловал
монастырю весьма доходное право беспошлинной торговли солью. Монастырь, не
имевший прежде даже ограды, быстро богатеет.
В 1646 г. Никон покинул Кожозеро и отправился в Москву
хлопотать о новых льготах для своей обители. Он добился приема у самого царя,
17-летнего Алексея Михайловича. Эта встреча имела неожиданные последствия.
Царь повелел Никону остаться в Москве и вскоре определил его на очень высокую в
иерархическом отношении должность игумена московского Новоспасского монастыря.
Основанный Иваном Калитой в московском Кремле
Спасский монастырь во второй половине XV в. был выведен за черту города. Ему
отвели новое место на левом берегу Москвы-реки, ниже устья Яузы, в районе, где
располагались древние московские «богомолья»: Симонов и — на другом берегу
реки — Данилов монастыри. Между Новоспасским и Симоновым монастырями находились
Крутицы — резиденция митрополитов Сарских и Подонских. После распада Золотой
Орды бывшие сарайские (сарские) владыки, оставшись не у дел, выполняли роль
«правой руки» московских митрополитов, а затем и патриархов.
Новоспасский монастырь пользовался особым
расположением царя Алексея Михайловича: с давних пор он служил местом
погребения потомков любимца великого князя Василия I боярина Федора Кошки.
Одной из ветвей «Кошкина рода», как выражались составители родословных
сборников, были и Романовы. Игумены Новоспасского монастыря носили почетное
звание архимандритов. Многие из них становились со временем епископами и даже
митрополитами.
|