Первый патриарх
«...Наша же страна, якоже зрити, благодатию божьей во многорасширение приходит... И сего ради хошу... яко да в царствующем граде Москве устроится превысочайший престол патриарший».
Из речи царя Федора Ивановича на-церковном соборе. «Известие о начале патриаршества в России»
Принятие русским государем царского титула в январе 1547 г. влекло за собой и вопрос о новом, более высоком титуле главы русской церкви. Для русских людей того времени слово «царь» вызывало воспоминания о византийских императорах, рядом с которыми привыкли видеть первосвященника — константинопольского патриарха.
С древних времен восточная церковь имела четырех патриархов: александрийского, антиохийского, иерусалимского и константинопольского. С иерархической точки зрения старшим из них считался патриарх константинопольский. Каждый из патриархов руководил религиозным сообществом, именовавшимся «церковью». Все церкви выводили свою родословную от ближайших учеников Христа — апостолов. Александрийская церковь считала своим основателем Марка, антиохийская — Петра и Павла, иерусалимская— Иакова. Константинопольская церковь у истоков своих помещала сразу нескольких апостолов — Андрея, Павла, Иоанна и других. Первоначально руководители всех церквей имели сан епископа. Уже на Втором вселенском соборе (381 г. н. э.) епископу Константинополя («Нового Рима») было предоставлено второе место после епископа собственно Рима. После разрыва между восточной (православной) и западной (католической) церквами, окончательно оформившегося в середине XI в., Константинопольский первосвященник, естественно, переместился со 2-го на 1-е место среди собратьев. Уже в V в. н. э. все главы восточных церквей имели достоинство патриархов, то есть наиболее почитаемых, старейших среди епископов.
Среди константинопольских епископов были такие прославленные «отцы церкви», как Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст. Александрийская церковь гордилась именами известных теологов Афанасия Великого, Кирилла и Климента Александрийских. Из ее недр в IV—V вв. н. э. вышли основатели христианского монашества, отшельники-аскеты Антоний, Пахомий, Пимен, прозванные впоследствии «Великими». Воспитанником антиохийской церкви был знаменитый богослов и гимнограф Иоанн Дамаскин. Иерусалимская церковь особо чтила память песнопевца Козьмы Маюмского, подвижников, основателей монастырей V—VI вв. Евфимия Великого и Саввы Освященного.
Печальное состояние восточных церквей в конце XVI в. уже почти ничем не напоминало об их богатом историческом прошлом. Все патриархи жили и руководили своими церквами на территориях, захваченных «неверными» — турками или арабами. Русская церковь была единственной крупной ветвью «вселенского православия», которая пользовалась положением господствующей, государственной церкви..
Уже в конце XV в. появилась идея об особой исторической роли Москвы как новой религиозной столицы всех православных христиан. Мысль об учреждении московской патриархии волновала честолюбие Русских иерархов, сулила надежды на возрождение политического суверенитета церкви. Однако на пути ее реализации существовало немало преград. Главной из них была позиция константинопольского патриарха. Опасаясь конкуренции, сокращения сферы своего влияния, он издавна препятствовал учреждению патриаршества в славянских странах — Болгарии и Сербии. По тем же причинам не желал он и появления нового московского патриарха.
В бурную эпоху Ивана IV русским было не до церковных споров с Константинополем. К тому же и сам царь, очевидно, не имел желания видеть главу русской церкви в достоинстве патриарха. Конфликты с митрополитами многому научили Ивана IV. Он резонно опасался, что рост авторитета церковного руководства пойдет на пользу его врагам — боярской оппозиции.
Мысль об учреждении патриаршества впервые была высказана московскими правителями лишь в 1586 г. Царь Федор Иванович по совету своего шурина Бориса Годунова, искавшего союза с высшим духовенством, поручил приехавшему в Москву за «милостыней» антиохийскому патриарху Иоакиму разузнать мнение других патриархов и всего православного Востока относительно учреждения патриаршества в России.
Прошел год, а от патриарха Иоакима не было никаких вестей. Явившийся в Москву летом 1587 г. грек Николай выдал себя за патриаршьего посла и обнадежил русских вестью о том, что восточные патриархи якобы одобрили их замысел. Однако дальнейшие события показали, что это было далеко не так.
Еще через год, летом 1588 г., в пределы России неожиданно въехал сам константинопольский патриарх Иеремия. Смоленским воеводам и архиерею был послан приказ всячески чтить патриарха, собирать толпу народа в той церкви, куда он захочет пойти помолиться. Одновременно из Москвы были отправлены царские приближенные для сопровождения патриарха в столицу, а также для выяснения его намерений и целей приезда. Наряду с прочими вопросами посланным велено было выяснить: не есть ли этот Иеремия самозванец, выдающий себя за патриарха с целью сбора богатой «милостыни»? Такие случаи были довольно распространены в отношениях России с православным Востоком. Прежний константинопольский патриарх Феолит был только что низложен турками, и потому в Москве еще не имели ясного представления о ситуации в Константинополе.
Убедившись в том, что патриарх — настоящий, недавно возведенный на кафедру, царские посланцы проводили его в Москву. Здесь он был помещен со всеми возможными удобствами на подворье рязанского епископа. Любопытство московских обывателей было возбуждено до крайности: это был первый в истории приезд на Русь константинопольского патриарха. Однако Годунов распорядился держать Иеремию в строгой изоляции, под своего рода «домашним арестом». Вокруг подворья были выставлены крепкие караулы. К патриарху допускались лишь доверенные лица Годунова.
Через неделю после прибытия в Москву Иеремия был принят царем Федором Ивановичем, а затем имел долгую беседу с Борисом Годуновым. Из речей патриарха стало ясно, что единственной целью его приезда в Россию был сбор милостыни для обнищавшей константинопольской церкви. Никаких полномочий от других патриархов по вопросу об учреждении московской патриархии Иеремия не имел и вести переговоры на эту тему не собирался. Православный Восток охотно принимал московские дары, но вовсе не желал появления пятого, российского патриарха.
Уяснив истинное положение вещей, московские политики решили добиться своей цели хитростью и силой. Патриарх был вновь помещен под «домашний арест». Дни шли за днями, а о нем словно забыли. При этом Иеремию и его свиту снабжали всем необходимым, приносили даже кушанья и напитки «с царского стола».
Патриарх был окружен челядью, передававшей Годунову каждое его слово. Даже среди двух ближайших спутников Иеремии, митрополита мальвазийского Иерофея и архиепископа элассонского Арсения, один, Арсений, был подкуплен москвичами и сообщал им о тайных помыслах патриарха.
Годунов тонко рассчитал свои действия, проник в душу слабовольного и тщеславного Иеремии. Вскоре патриарх, сломленный почетным пленом, в разговоре со своими приближенными обмолвился, что он готов уступить желанию русских иметь собственного патриарха в том случае, если этот пост будет предложен ему самому. Годунов приказал своим людям всячески укреплять патриарха в этой мысли. Наконец, поддавшись уговорам, Иеремия во всеуслышание изъявил согласие стать российским патриархом.
Обсуждение дела тотчас было поставлено на официальную основу и перенесено в Боярскую думу. Годунов и бояре поставили условие: патриарх должен жить не в Москве, а там, где был «древний престол русский» — во Владимире-на-Клязьме. Отправляя Иеремию во Владимир, Годунов тем самым спасал своего ставленника московского митрополита Иова. В случае, если бы Иеремия остался в Москве, Иов неизбежно должен был покинуть кафедру.
Было и еще одно препятствие утверждению Иеремии в Москве. Водворение в «доме пречистой Богородицы» грека, чуждого русским обычаям и языку, могло вызвать всеобщее возмущение. За полтора столетия, прошедшие со времени установления автокефалии русской церкви, на Руси успели привыкнуть к мысли о том, что греческое православие «порушилось», утратило первоначальную чистоту.
|