В то же время «Летописная повесть» ничего не
говорит о переписке Олега с Ягайлом и Мамаем. Известие об обмене «ярлыками» или
«книгами» между ними мы находим только в «Сказании...». Если подобный обмен и
имел место в действительности, то достоверность самих «книг» равна нулю. Все
указывает на их позднее, чисто литературное происхождение. Для образца можно
привести послание Олега к Ягайлу:
«Радостнаа пишу тебе, великий княже Ягайле Литовьский!
вем, яко издавна еси мыслил Московьского князя Дмитрея изгнати, а Москвою
владети; ныне же присне время нам, яко великий царь Мамай грядет на него со
многими силами; приложимся убо к нему. Но аз убо послах своего посла к нему с
великою честию и з дары многими; еще же и ты посли своего посла такоже с честию
и з дары и пиши к нему книги своя, елико сам веси паче мене». Ягайло не мог,
конечно, «издавна» мечтать о Москве, поскольку всего третий год ходил в великих
князьях литовских; наивным выглядит и наставление Олега Ягайлу о том, как вести
переговоры с Мамаем.
Д. Иловайский в своей «Истории Рязанского княжества»
считает, что именно Олег Иванович с помощью хитроумных переговоров с
«союзниками» сорвал их встречу на Оке, назначенную Мамаем на 1 сентября. Не это
ли и вынудило Ягайла раскаяться в том, что доверился Олегу: «Никогда же убо
бываше Литва от Резани учима, ныне же почто аз в безумие впадох»?
Между Дмитрием и Олегом существовало какое-то условие,
пусть и не оговоренное перепиской, к этому выводу приходит и другой русский
дореволюционный историк, М. О. Коялович. От Коломны русское войско пошло в обход
Рязанского княжества потому, считает Коялович, что «установлено было безмолвное
соглашение Димитрия с Олегом не мешать друг другу; но в то же время Димитрий
ставил этим Олега под сильное влияние народа рязанской земли, не могшего не
сочувствовать севернорусскому ополчению и не быть ему благодарным за свое
спокойствие».
Вот это-то народное мнение и было для
рязанского князя тем последним судом, приговоров которого он но смел преступить,
какое бы давление ни испытывал со стороны своих «союзников». Земля его не
хотела противостоять всей Руси. В то же время она не имела сил оказать
поддержку великокняжескому ополчению. И Олег в данном случае был только
послушным голосом своей малой и сирой земли.
Какими дорогами шли из Москвы?
Составитель Никоновской летописи, повторяя один из
списков «Сказания...», рисует следующую картину начала похода: выходя из
Кремля, Дмитрий Иванович «брата же своего князя Володимира Андреевичя отпусти
на Брашеву дорогою; а Белозерьския князи Болвановскою дорогою с воинствы их; а
сам князь великы поиде на Котел дорогою со многими силами».
Это «распределение дорог» между разделенным натрое
ополчением было потом принято на веру Татищевым и позже закрепилось в исторических
трудах, перебрело в популярные брошюры, романы.
Болвановская дорога пролегала мимо нынешней Таганки,
оставляла слева Андроников монастырь и уходила на старинное Косино, приближаясь
затем к левому берегу Москвы-реки. Брашевская же дорога, названная так по великокняжескому
волостному селу Брашева, начиналась в Заречье, и, чтобы попасть на нее, надо
было у стен Кремля переправиться через Москву-реку. Перевезтись на другой берег
надлежало и ратникам, шедшим по южной, Серпуховской дороге, мимо подмосковного
села Котлы.
Однако, зная расположение этих трех древних дорог,
трудно поверить в то, что великий князь сам «поиде на Котел». Ведь в итоге он
мог попасть лишь в Серпухов. Если бы, в свою очередь, Владимир Андреевич держал
путь на Брашеву, то оказался бы наконец в Коломне. Но в Коломне Владимиру Андреевичу
сейчас делать было нечего, как и Дмитрию Ивановичу в Серпухове. Перед каждым из
них стояла своя очень ответственная задача, которую он не мог никому
передоверить. В преддверии битвы Владимир Серпуховской брал под надзор
юго-западные границы Междуречья, боровско-серпуховской рубеж, к которому с
запада приближался ныне Ягайло.
А Дмитрию Ивановичу, как известно, предстояло уряжать
полки, ждать в Коломне новых донесений разведки и, исходя из них, внести поправки
в дальнейшие сроки похода. Так что «ошибиться» дорогами они могли лишь по воле
одного из переписчиков «Сказания...». Исправим же эту ошибку: Владимир
Андреевич идет на Котлы; его двоюродный брат, великий князь московский — на
Брашеву. Так подсказывают не только доводы здравого мысла, но и «преданья
старины глубокой».
Среди святынь, особо почитаемых жителями древней
Москвы, второе место после Троице-Сергиева монастыря прочно занимала еще одна
пригородная обитель — Николо-Угреши. Уже в XV веке Угрешский монастырь имел
собственное подворье в Московском Кремле — честь великая, редко кто ее удостаивался.
Русские цари в XVII веке многократно ездили в Угреши на «государево богомолье».
Расположенный на левом берегу реки Москвы в нескольких верстах ниже Коломенского,
монастырь со временем стал излюбленным местом народных гуляний, москвичи по
праздникам приезжали сюда семьями, с детьми, на целый день. К 500-летию
Куликовской битвы в Угрешах была торжественно открыта часовня-памятник,
символикой своего убранства подтверждавшая, что начало истории Угреш восходит
к... августу 1380 года.
Что же произошло здесь тогда?
Предание гласит: держа путь на Коломну, Дмитрий
Иванович проезжал лесным урочищем и на одном из деревьев будто бы увидел образ
святителя Николая. Необычное явление иконы, так много говорившее сердцу
русского средневекового человека, ободрило князя, то был благой знак в самом
начале тревожного пути; Дмитрий якобы воскликнул: «Сие место угреша мя!»
И пообещал, в случае победы основать на месте явленной иконы монастырь.
Предание отразилось затем в иконописи, а в новейшие времена (монастырь,
находящийся в поселке Дзержинском, реставрируется) археологическое обследование
подтвердило: на месте нынешнего собора уже в конце XIV века находился белокаменный
храм.
Наконец, на то, что Дмитрий шел из Москвы брашевской
дорогой, а не на Котлы, указывает и само «Сказание о Мамаевом побоище». В одном
из его списков читаем буквально следующее: «Князь же великий Дмитрии Иванович
разделись з братом своим з князем Владимиром Андреевичем, понеже невозможно бе
воинству их вместитися единою дорогою. Сам князь великий поиде дорогою Засенною
на Прашево, а брата своего отпустил дорогою на Котел».
|