|
3. Зоя в Москве
Для
Софьи (Зои) ее переселение из Италии в Москву означало коренное изменение
жизни. Ее детство не было счастливым. Отец Зои, Фома Палеолог, брат последнего
византийского императора Константина XI, был правителем (деспотом) Мореи до
1460 г., когда бежал на остров Корфу, спасаясь от наступающих турок. Оставив
свою жену и детей на Корфу, Фома отправился в Италию, где безнадежно пытался
найти признание своих прав на византийский престол со стороны папы. Он получил
приличную пенсию (3600 дукатов от римской курии, 2400 дукатов от коллегии
кардиналов и 500 дукатов от Венеции ежегодно), которой, однако, не был
удовлетворен. Фома и его жена скончались около 1462 г. Их дети — двое мальчиков
— Андрей и Мануэль и младшая среди всех — Зоя — были привезены в Италию. Зое
тогда было около четырнадцати лет. Что до ее братьев, то Мануэль позднее
признал власть османского султана и вернулся на родную землю. Старший брат
Андрей остался на Западе, предлагая продать свои права на византийский престол
тому, кто даст подороже. И он продал их три раза различным людям.
Папа
поручил кардиналу Виссариону, выдающемуся греческому ученому, обращенному в
римский католицизм (он горячо поддержал Флорентийскую унию), обеспечить
образование детей Фомы. Один из двух учителей, назначенных Виссарионом, был
греком; другой, очевидно, был итальянцем (учитель латыни). Кроме того, два
католических священника должны были позаботиться о религиозном воспитании наследников.
В своих наставлениях учителям Виссарион приказывал, что детям следует
посоветовать не хвастать своим царственным происхождением, а всегда помнить,
что они изгнанники, сироты и нищие; что они должны быть достойными, смиренными
и благодарными своим благодетелям; и что они должны быть прилежными учениками.
Одним из хороших плодов этой системы было то, что дети в дополнение к своему
родному языку — греческому — владели как латинским, так и итальянским. С другой
стороны, они едва ли могли испытывать удовольствие от постоянных напоминаний о
своем униженном положении и о благодарности, которую они обязаны были выражать
своим благодетелям. Подобная система могла развить либо комплекс
неполноценности, либо лицемерие или же то и другое вместе и сформировать у
детей циничное отношение к жизни. Показная приверженность Зои римскому
католицизму не была искренней.
Хотя
Зоя не могла быть счастлива в дни своей юности, она провела их в наиболее
цивилизованной стране Европы. Когда она попала в Москву, контраст между Италией
и Россией должен бы быть разительным, хотя ее новое положение отличалось
властью и богатством. Но, привыкшая с детства к постоянным переменам судьбы,
она быстро приспособилась к новым условиям жизни. Никто не слышал от нее жалоб;
по крайней мере, никто не зафиксировал их. Как прирожденный лингвист она,
должно быть, изучила русский без больших трудностей.
Зоя,
ставшая Софьей, была удовлетворена своим новым положением, но она наслаждалась
каждой возможностью разговора с итальянскими путешественниками и итальянцами,
жившими в Москве. Они именовали ее «Деспиной» (женский вариант слова «Деспот»)
по греческому образцу. Контарини говорит, что нанес ей визит по приглашению
Ивана и имел длительную беседу с ней. «Она приняла меня с великой добротой и
вежливостью и откровенно уполномочила меня рекомендовать ее моим почтенным
господам».
Портрет
Софьи, привезенный в Москву Вольпе в 1470 г., еще не обнаружен. Она была также
представлена коленопреклоненной перед папой на стенной росписи Санто Спирито. В
группе на московской вышивке 1498 г. Софья (подобно другим) воспроизведена в
принятом стиле. Ее лицо можно назвать симпатичным, но мы не знаем, близок ли
этот портрет к оригиналу (в это время ей было около пятидесяти). Итальянская
княгиня Кларисса Орсини, которая навестила ее в Риме в 1472 г., нашла ее
красивой, хотя флорентийский поэт Луиджи Пулчи, который был при их встрече,
представил ее в письме своему другу отталкивающе толстой. Но Пулчи, влюбленный
в Клариссу, испытывал искушение обнаружить недостаток Софьи. Кроме того Софья
не предложила ни еды, ни питья своим посетителям в течение всего вечера и,
возможно, голод поэта объясняет его раздражение.
Не может быть и сомнения в том, что прибытие Софьи в Москву не понравилось
некоторым из придворных Ивана. Ее воспринимали интриганкой, тяготеющей к власти
над своим супругом и подрыву позиций его бывших советников. Но при ее умении
приспосабливаться и такте она, очевидно, преуспела в установлении добрых
отношений со своей свекровью, по крайней мере, так казалось окружающим. С
другой стороны, ее неродной сын, Иван Молодой, которому было шестнадцать ко
времени прибытия Софьи, относился к ней подозрительно. Вероятно и Софья не
любила его. Контарини говорит, что Иван Молодой «не находится в большей чести
из‑за своего плохого поведения». Это заявление явно отражает некоторые сплетни
при дворе Софьи в 1476 г. Указание на ее неприятие в некоторых кругах
московского общества могут быть обнаружены в русских летописях при описании
русско‑татарского конфликта 1480 г. Некоторые из летописцев критиковали Софью
за то, что она покинула Москву во время опасности и бежала на север Руси из
соображений самосохранения
|