Именно это поколение, возросшее под сенью «великой тишины», дало Руси трех знаменитых духовных вождей и учителей – игумена Сергия Радонежского, митрополита Алексея и епископа Стефана Пермского. «Все три святых мужа, подвизаясь каждый на своем поприще, делали одно общее дело, которое простиралось далеко за пределы церковной жизни и широко захватывало политическое положение всего народа. Это дело – укрепление Русского государства, над созданием которого по‑своему трудились московские князья XIV века» (84, 67).
Основанием «великой тишины», за которую так чтили Ивана Калиту современники, потомки и историки, был исправный сбор ордынской дани. Этот успех московского князя стал возможным только благодаря общему укреплению государственного начала в жизни Северо‑Восточной Руси. Разумеется, на этом пути он не мог обойтись без насилия. Наведение порядка осуществлялось средневековыми методами. Письменные источники сохранили жалобы и стоны удельной знати, попавшей под тяжкие жернова московского порядка. Автор «Жития Сергия Радонежского» монах Епифаний Премудрый, рассказывая о детстве и отрочестве своего героя, делает небольшой исторический экскурс. Он сообщает, что в Ростове, где около 1314 года родился будущий подвижник, царило в то время страшное оскудение. Обнищал и отец Сергия ростовский боярин Кирилл. «Како же и что ради обнища, да скажем и се: яко частыми хоженми еже с князем в Орду, частыми ратми татарскими еже на Русь, частыми послы татарскими, частыми тяжкыми данми и выходы еже в Орду, частыми глады хлебными» (14, 288).
Ко всем бедам ростовчан зимой 1327/28 года добавилась страшная татарская рать, «глаголемая Федорчукова Туралы‑кова». Но и это был еще не конец тяжелых времен. Примернр черед год после рати (то есть где‑то в конце 1328 года) «наста насилование, сиречь (потому что. – Н. Б.) княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю, купно же и досталося княжение ростовьское к Москве. Увы, увы тогда граду Ростову, паче же и князем их, яко отъяся от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочая потягау к Москве» (14, 288).
Получив от хана распоряжение о сборе недоимок в Ростове (или попросту взяв на откуп эту статью дохода ханской казны), князь Иван вскоре предпринял суровые меры по отношению к задолжавшим ростовцам. Посланные им воеводы Василий Кочева и Мина учинили в Ростове настоящий погром. Насилием, а порой и пытками они заставляли жителей отдавать последние деньги и ценности. По‑видимому, князь Иван выплатил ханской казне недоимку по ордынской дани с Ростова и за это года три спустя получил от хана право включить Сретенскую половину Ростовского княжества в состав великокняжеских владений.
Агиограф в нескольких фразах рисует эту черновую, неприглядную работу князя Ивана и его людей по «собиранию Руси». Когда московские воеводы вошли в Ростов, «тогда възложиста велику нужю на град да и на вся живущаа в нем, и гонение много умножися. И не мало их от ростовец мос‑квичем имениа своа с нуждею отдаваху, а сами противу того раны на телеси своем с укоризною въземающе и тщима рукама отхождааху. Иже последняго беденьства образ, яко не токмо имениа обнажеши быша, но и раны на плоти своей подьяша, и язвы жалостно на себе носиша и претръпеша. И что подобает много глаголати? Толико дръзновение над Ростовом съдеяша, яко и самого того епарха градскаго, старей‑шаго болярина ростовскаго, именем Аверкый, стремглавы обесиша, и възложиша на ня руце свои, и оставиша поругана. И бысть страх велик на всех слышащих и видящих сиа, не токмо в граде Ростове, но и во всех пределах его».
(«И когда они вошли в город Ростов, то принесли великое несчастье в город и всем живущим в нем, и многие гонения в Ростове умножились. И многие из ростовцев москвичам имущество свое поневоле отдавали, а сами вместо этого удары по телам своим с укором получали и с пустыми руками уходили, являя собой образ крайнего бедствия, так как не только имущества лишались, но удары по телу своему получали и со следами побоев печально ходили и терпели это. Да к чему много говорить? Так осмелели в Ростове москвичи, что и самого градоначальника, старейшего боярина ростовского, по имени Аверкий, повесили вниз головой, и подняли на него руки свои, и оставили, надругавшись. И страх великий объял всех, кто видел и слышал это, – не только в Ростове, но и во всех окрестностях его» (14, 288 – 290).
Так же, как в Ростове, действовал князь Иван и в других благоприобретенных землях. Однако цель его заключалась не только в том, чтобы выжать из населения припрятанные средства и решить свои сиюминутные финансовые проблемы. Он смотрел дальше. Беспощадно обирая, например, ростовцев, он в то же время давал им возможность подняться и хотя бы отчасти восстановить свое благосостояние, но уже на другой, московской земле. И уже в качестве подданных московского князя. «Житие Сергия Радонежского» повествует, что князь Иван, разорив Ростов, в то же время предоставил широкие льготы тем ростовцам, которые готовы были переселиться в Московское княжество. Обширная и слабозаселенная волость Радонеж в северо‑восточной части московских земель, ближе всего к границам Ростовского княжества, была поставлена в особые условия. Здесь князь Иван «лготу людем многу дарова, и ослабу обещася тако же велику дат Ея же ради лготы събрашася мнози, яко же и ростовская ради нужа и злобы разбегошася мнози» (14, 290).
Как и надеялся князь Иван, со временем переселенцы забывали о причиненном им зле. Своим трудом, своей службой они укрепляли Московское княжество. А некоторые из них становились столпами его экономического, военного или духовного могущества. Так, среди ростовцев, перебравшихся в Радонежскую волость после погрома 1328 года, был сын боярина Кирилла 14‑летний отрок Варфоломей – будущий основатель Троицкого монастыря и великий подвижник Сергий Радонежский.
Стремясь упрочить свое положение в ростово‑ярославских и белозерских землях, князь Иван прибегнул к старому, испытанному средству – династическим «бракам по расчету». Одна из дочерей Калиты, Мария, в 1328 году была выдана замуж за юного ростовского князя Константина (21, 201). Отец жениха князь Василий Константинович к этому времени уже давно умер, а старший брат Федор, едва ли обрадованный таким поворотом дела, не мог в тех обстоятельствах противиться воле московского князя. (Мнения же самих молодых никто, разумеется, не спрашивал.)
Вероятно, свадьба была сыграна осенью 1328 года, вскоре после возвращения Ивана Даниловича из Орды с великокняжеским ярлыком. Тогда же Калита обеспечил владельческие права своего зятя, организовав формальный раздел города Ростова и Ростовского княжества на две половины – Сретенскую и Борисоглебскую (91, 268). Первая досталась старшему брату, Федору Васильевичу, а вторая – младшему, Константину. После смерти Федора в 1331 году московский князь уговорил хана передать ему Сретенскую половину Ростовского княжества во временное управление как часть великого княжения Владимирского. На практике этими землями от имени Калиты стал править его зять Константин, соединивший под своей рукой обе части Ростовского княжества. Так, благодаря тонкому расчету Калиты (и удивительно своевременной кончине одного из братьев!), Константин Васильевич Ростовский стал одним из сильнейших русских князей, но при этом остался послушным «подручником» московского князя.
Князь Константин Васильевич, кажется, тяготился своей пассивной ролью и долго копил злобу на могущественную московскую родню. Пока великое княжение оставалось в руках московских князей – Константин молчал и повиновался. Но когда в 1360 году суздальский князь Дмитрий Константинович отобрат великое княжение у малолетнего князя Дмитрия Московского, ростовский князь не утерпел. Сговорившись с новым великим князем Владимирским, он присвоил себе всю полноту власти в Ростовском княжестве, захватив не только великокняжескую Сретенскую половину, но и волости, купленные москвичами в ростовской земле в качестве вотчин.
Однако торжество Константина продолжалось недолго. В 1363 году московские войска нагрянули в Ростов и утвердили здесь на княжении племянника и соперника Константина Васильевича – князя Андрея Федоровича. Этот юный искатель удачи давно уже жил при московском дворе в ожидании будущих политических комбинаций. Теперь час настал, и его пустили в дело.
Старый ростовский князь, посрамленный и униженный, поспешил уехать в Устюг – самый северный и далекий угол ростовских владений. Его никто не преследовал. Должно быть, юный Дмитрий Донской сжалился над своей престарелой тетушкой, княгиней Марией Ивановной, и ее незадачливым супругом. Там, в Устюге, Константин Васильевич и окончил свои дни. Есть известия, что его сыновья (внуки Калиты!) владели какими‑то глухими волостями по рекам Ваге и Северной Двине.
Другая дочь Калиты, Феодосия, была выдана замуж за князя Федора Романовича. Ее муж со временем стал старшим в доме белозерских князей. Он не был завистлив, дружно жил со своим московским тестем, а потом и с шурьями – Семеном Гордым и Иваном Красным. В 1375 году Федор по призыву Дмитрия Московского принял участие в походе на Тверь. В 1380 году зять Калиты вместе со своим сыном Иваном сложил голову в битве на Куликовом поле, куда он явился во главе белозерских полков. Его владения перешли под власть Москвы.
Княгиня Феодосия Ивановна прожила долгую жизнь. Она была еще жива в 1389 году, когда по завещанию Дмитрия Донского основная часть белозерского княжества была передана его третьему сыну, князю Андрею Дмитриевичу. Однако своей тетке Феодосье Дмитрий Донской оставил в пожизненное владение несколько белозерских волостей. После ее кончины они должны были перейти ко вдове Дмитрия Ивановича княгине Евдокии.
Свою третью дочь, Евдокию, Иван Данилович выдал замуж за ярославского князя Василия Давыдовича, внука знаменитого своим буйством князя Федора Черного и дочери ордынского хана Тохты (29, 113). Василий Ярославский, носивший красноречивое прозвище «Грозные Очи», кажется, унаследовал крутой нрав своего деда. Он не желал тянуть в одной упряжке с Калитой и подчиняться его власти. В 1339 году дело дошло до скандала. Василий поехал в Орду, где должен был решаться старый спор между Иваном Калитой и Александром Тверским. Московский князь, проведав о недобрых замыслах зятя, послал отряд в пятьсот всадников, чтобы перехватить его по дороге. Однако лихой потомок Федора Черного сумел отбиться от московских воевод и уйти в Орду. Вероятно, эта удача спасла ему жизнь. Одолев Александра Тверского, Калита не стал немедленно сводить счеты с крамольником‑зятем. А менее чем через год Иван Данилович сошел в могилу, и его наследник Семен Гордый примирился с ярославским князем. В 1342 году княгиня Евдокия Ивановна умерла. Муж Евдокии также умер молодым, пережив ее всего лишь на три года. У них был сын по имени Василий, который ходил с московскими полками на Тверь в 1375 году.
Помимо брачных союзов, московские правители широко использовали и еще один мирный способ овладения соседними землями – покупку. И сам Иван, и его бояре приобретали у местных правителей на началах частной сделки села, деревни и целые волости. Опираясь на эти островки московских владений, они продолжали внедряться в чужие территории.
Историков давно занимает вопрос: откуда Иван Калита брал деньги для своих приобретений? Одни полагают, что он утаивал часть ордынской дани, другие считают, что он резко увеличил торговлю хлебом, третьи указывают на освоение им богатых пушниной областей русского Севера.
Но все это не более чем догадки. Заметим, что от исследователей как‑то ускользало самое простое и, как нам кажется, естественное объяснение. Московский князь твердой рукой навел относительный порядок в том беспределе анархии, воровства и местного произвола, который царил на Руси. Огромное количество средств (в том числе и тех, которые должны были идти на выплату ордынской дани) попросту разворовывалось всякого рода «сильными людьми». Эту вакханалию грабежа дополнял разбой на дорогах, сильно затруднявший торговлю между городами.
Один из древних источников с похвалой отзывается об Иване Калите за то, что он «исправи Руськую землю от татей (воров. – Н. Б.) и от разбойник» (10, 465). Можно только догадываться, каких усилий это ему стоило и сколько разбойничьих гнезд, свитых в лесных чащобах, было обнаружено, захвачено и разорено тогда московскими воеводами.
По‑настоящему приняться за эту работу князь Иван смог только после того, как внес существенные изменения в тогдашние правовые нормы. Согласно древней традиции крупные земельные собственники (бояре, монастыри, епископские кафедры) имели право суда по всем без исключения уголовным делам в пределах своих вотчин. Однако далеко не все вотчинники имели возможность вести успешную борьбу с разбойничьими шайками или матерыми преступниками‑одиночками. Кроме того, даже изловив злодеев, местные судьи зачастую отпускали их за взятку. Только сильная рука центральной власти могла как следует наладить это сложное дело.
Иван Калита стал изымать наиболее серьезные уголовные дела из ведения вотчинников и передавать их своей администрации. Сохранилась его грамота новгородскому Юрьеву монастырю. Согласно ей, монастырские люди, живущие в городе Волоке (современный Волоколамск), должны судиться у своих монастырских властей по всем делам «опроче татьбы, и розбоя, и душегубства»... Расследование и наказание этих преступлений князь вверяет своим наместникам.
Случай с юрьевскими вотчинами – не исключение. Исследователи древнерусского права отмечают, что в московских землях княжеская администрация взяла в свои руки борьбу с тяжкими преступлениями гораздо раньше, чем в других русских княжествах (107, 365).
Но главными ворами всегда были представители местной знати. С ними князь Иван расправлялся «не взирая на лица». Судьба ростовского «епарха градскаго (то есть, видимо, тысяцкого. – Н. Б.), старейшаго болярина» Аверкия, подвешенного за ноги и замученного до полусмерти московскими палачами, служит примером того, какими средствами Иван Данилович сбивал спесь с этих людей. Конечно, жестокость остается жестокостью, даже если она совершается во имя благой цели. И все же трудно не вспомнить в этой связи одного суждения Макиавелли. «Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица» (101, 40).
Свою задачу правителя Калита понимал, однако, гораздо шире, чем только как борьбу с разгулом «лихих людей». Библия воспитала в нем чувство постоянной личной ответственности перед Богом за свою землю. Она учила его во всем устремляться к высшим идеалам. Благодаря ей князь Иван был велик и в своих взлетах, и в своих падениях.
«Вот, Царь будет царствовать по правде, и князья будут править по закону; и каждый из них будет как защита от ветра и покров от непогоды» (Исайя, 32, 1).
Издавна одной из главных обязанностей князя в Древней Руси был суд и судебное законодательство. Занятые множеством других дел, князья обычно передавали эти полномочия своим управляющим (тиунам), а те, в свою очередь, – другим доверенным лицам. В конце концов, суд становился источником обогащения для судей, получавших доходы не столько от положенных им по закону судебных пошлин, сколько от всяческих «посулов», то есть взяток. Свое отношение к суду народ издавна выражал известной поговоркой: «С сильным не борись, с богатым не судись».
Церковные проповедники часто укоряли князей за пренебрежение справедливым судом. От времени Калиты сохранился список наставления тверского епископа Семена (умер в 1288 году) полоцкому князю Константину Безрукому. Однажды во время пира князь заспорил с владыкой о том, где будет на том свете тиун – в раю или аду? Распалясь, князь заговорил начистоту: «Тиун неправду судит, мьзду емлет, люди продает, мучит, лихое все деет»... Епископ не стал с этим. спорить, но заметил, что на то и князь, чтобы избирать не плохих тиунов, а хороших. «Аки бешена человека пустил на люди, дав ему меч, – тако и князь, дав волость лиху человеку губити люди. Князь во ад и тиун с ним во ад!» (13, 464).
|