Очевидно,
крупные гости так же изначально селились на посаде, как и феодальная знать.
Неслучайно, что и московский торг, занимавший пространство от р. Москвы до
современной улицы 25 Октября, был расположен по сути дела в аристократическом
районе Москвы, при своем зарождении и позднее он обслуживал преимущественно
верхи тогдашнего общества.
Богатое
купечество привлекалось княжеской властью к выполнению различных финансовых
поручений и служб. Данные за конец 80-х гг. XV в.— начало XVI в. привел В. Ё.
Сыроечковский. Но так обстояло дело и в более раннее время. В некоторых списках
«Сказания о Мамаевом побоище», памятника начала XVI в., имя гостя-сурожанина
Михаила Саларева заменяется на имя Михаила Сараева, а имя другого сурожанина
Дементия Саларева — на Дмитрия Сараева.
Вполне
вероятно, что замены носили осмысленный характер, и вместо представителей одной
«сурожской» фамилии в памятник вписывались представители иного, но тоже «сурожского»
рода. С этой точки зрения весьма любопытна запись Афанасия Никитина,
отправившегося в свое путешествие на Восток в 1468 г., о встрече в Нижнем
Новгороде с «пошлин-ником» Иваном Сараевым. Иван Сараев собирал пошлины в
богатом волжском городе, и, если он принадлежал к сурожанам, его деятельность—
важное указание на службы гостей в конце 60-х гг. XV в.
Впрочем,
до середины XVI в. законодательного закрепления сословных прерогатив купеческой
верхушки по сравнению с остальной массой свободного городского населения не
было. В XIV—XV вв. она была, видимо, немногочисленной. Не следует забывать, что
и фиксируется эта верхушка только в наиболее развитых городах Северо-Восточной
Руси, крупнейших центрах феодального властвования.
В
небольших городах Северо-Восточной Руси, где торговое обращение было развито
слабее, купечество на прослойки не делилось и вместе с другими свободными
горожанами образовывало единое целое. В памятниках летописания, например, там,
где говорилось о населении того или иного города, обычно указывалось, что его
жители состоят из бояр, слуг и людей.
Иными
словами, с точки зрения княжеского или церковного летописца за вычетом бояр и
слуг вся остальная масса городского населения была нераздельной, сословно однородной.
Летописная запись о поновлении г. Мурома в 1351 г., цитировавшаяся
выше, являет собой счастливое исключение, гораздо точнее отражающее реальность.
Что
касается документального материала, то в нем также обнаруживаются свидетельства
о единой организации горожан, т. е. главным образом купцов и свободных
ремесленников. Так, в одном из документов третьей четверти XV в. упоминается
городской староста в Белоозере, который собирал с поселенцев на городском
монастырском дворе оброк в размере 8 белок 101. В 1501 г. упоминается городской
староста г. Галича.
В завещании
1506 г.
волоцкого князя Федора Борисовича упомянуты его долги, которые он должен был
возвратить: «дати ми городцким людем волочаном двацать рублов... дати ми
городцким людем ржевичем тритцать рублов и два рубля без четверти». Поскольку в
завещании волоцкого князя его заимодавцы, даже мелкие, называются персонально
(например, Тимофею Телперокину князь должен был вернуть два рубля), обобщенное
упоминание горожан Волоколамска и Ржевы, видимо, разумеет городскую
организацию, имевшую казну и занимавшуюся ссудными операциями.
Даже
упоминаемые в Москве в 1389 г.
гости, су конники и городские люди образовывали по крайней мере в прошлом
единое целое, поскольку все эти категории горожан фигурировали в особой статье
междукняжеского соглашения.
|