Второй момент еще более важен. Выступая против
Новгорода, великий князь защищает «старину», нарушенную новгородцами. Мотив
«старины» — один из наиболее популярных в традиции средневекового мышления,
основанного на исконных ценностях, освященных библейским авторитетом. «Старина»
отождествлялась с правом. Защита «старины» — правомерное действие, тогда как
нарушение ее было нарушением права. В глазах великого князя «старина» —
исконное, изначальное, со времен Рюрика подчинение всех русских земель
великокняжеской власти, т.е. средневековая патримониальная интерпретация
политического единства Русской земли. Это — принципиально важный момент,
который следует особо отметить. С таким историческим обоснованием мы
встречаемся впервые. Великий князь стремится мыслить в широких исторических и
политических категориях, в масштабах истории всей Русской земли. Прежде таких
примеров летописи не знали. Походы на Новгород каждый раз вызывались
конкретными причинами. Например, рассказывая о походе в 1456 г., летописец
ограничивался лапидарным оборотом: «Князь великий Василий Васильевич за
неисправление новгородцев поиде на них ратью». Даже сам Дмитрий Донской
совершил зимой 1386/87 г. свой грозный поход на Новгород, «волости и села
воюючи и жгущи», только потому, что держал «гнев… и нелюбие велико про волжан,
что взяли (новгородские ушкуйники. — Ю. А.) разбоем Кострому и Новъгород
Нижний». Никаких требований и претензий принципиального характера Донской (по
летописи) не предъявлял. Новое осмысление Русской земли как единого
политического целого (а не как совокупности княжеств) в принципе исключает
удельную традицию — оплот новгородского сепаратизма.
Третий момент — связь политического единства Русской
земли с единством церковным. Это тоже «старина», на этот раз — от князя
Владимира. Защита «старины» политической перерастает в защиту «старины»
церковной. Церковные вопросы, фундаментально важные для средневекового
общественного сознания, впервые непосредственно вплетаются в канву политической
борьбы. Поход против Новгорода — это поход не только против изменников государства,
но и против отступников церкви. Он приобретает характер
нравственного императива.
Кто же выступает в роли нарушителя «старины»,
изменника, отступника? Кто, собственно, является врагом великого князя всея
Руси, врагом русской церкви и всей Русской земли? Московский летописец отвечает
на этот вопрос недвусмысленно и однозначно. Это — кучка новгородских
изменников, группирующихся вокруг Марфы Борецкой и ее сыновей. Именно от этой
группировки и исходит все зло. Летописец нигде не говорит об антимосковских настроениях
основной массы новгородского общества, т.е. «черных людей» как таковых. В его
изображении союзниками Борецких выступают только «наймиты», подкупленные
литовской партией. При почтении летописца к «старым посадникам» и «лучшим
людям» казалось бы естественным его противоположное отношение к городским
низам. Но он дважды подчеркивает, что на стороне Борецких именно «наймиты»,
действующие отнюдь не самостоятельно, а только по наущению. Такая интерпретация
борьбы на вече имеет принципиально важное значение. Вся вина возлагается на
кучку посадничьих детей «с прочими с их поборницы», они и есть изменники, а
«безименитые мужики» — только их орудие, не более того. Резко отрицательно
относясь к вечевым порядкам («людие невегласи государем зовут себя Великим
Новгородом»), реалистически мыслящий московский рассказчик далек от
противопоставления политики великого князя настроениям основной массы
новгородского общества. Итак, в великокняжеском рассказе — целая концепция,
раскрывающая цели, задачи и представления московского правительства.
В отличие от рассказа великокняжеской летописи
«Словеса избранные» носят по форме подчеркнуто церковный характер. Написанные в
чрезвычайно выспренном, велеречивом стиле в духе церковного красноречия,
«Словеса» густо насыщены аллюзиями на ветхозаветные сюжеты и цитатами из Священного
писания. В то же время «Словеса» содержат ряд важных исторических реалий,
отсутствующих в рассказе, в них предъявляются конкретные обвинения новгородцам:
1) «пошлин не отдают»; 2) «которых земль и вод и суда от старины отступились
князю великому, да те земли опять за себя поимали и людей к целованию привадили
на свое имя»; 3) «на двор великого князя на Городище с большого веча прислали
многих людей, а наместникам его да и послу… лаяли и бесчествовали»; 4) «в имени
великого князя за отказом на Городище дву князей поимали силно, а людей
перебили и переимали, и в город сводили, и мучили в его имени»; 5) «с рубежов с
отчине великого князя и его братии молодшей отчинам и их людям многу пакость
чинили… грубячи великому князю». К частным обвинениям добавлено общее,
принципиальное: новгородцы держали «себе мысль, хотячи отступити от своего
государя великого князя, и датися королю, латинскому государю, хотячи лиха
всему православию».
Содержание и формулировки конкретных обвинений
позволяют высказать предположение, что «Словеса» в этой части опирались на
какой-то официальный деловой документ, перечислявший великокняжеские претензии
к Новгороду, возможно — на послание великого князя новгородцам. Из текста обвинений
видно, что возбуждение в Новгороде достигло высокого накала, напоминавшего
события 1460 г.,
когда тоже была попытка напасть на Городище, с трудом предотвращенная
архиепископом Ионой.
В отличие от рассказа московского летописца «Словеса»
сообщают об ответном посольстве новгородцев, «о своих делах о земских о
новугородских». Претензии великого князя посол Василий Онаньин (как и Борецкие,
представитель боярства Неревского конца) не рассматривал, подчеркнув в ответах
московским боярам: «…то ми не наказано». Эта часть «Словес» носит в достаточной
степени документальный характер.
Посольство Онаньина, как и следовало ожидать, привело
к дальнейшему обострению конфликта. Великий князь в категорической форме
потребовал принятия своих условий: «…исправитеся передо мною, сознайтеся, а в
земли и в воды мои… не вступайтеся; а имя мое… держите честно и грозно по
старине; а ко мне… посылайте бити челом…»
«Словеса» связывают посольство Онаньина с началом
конкретных приготовлений к войне: в ответ на «грубость» посла великий князь «на
конь всести хотел». Тогда же было послано во Псков требование об участии в
предстоящем походе в случае отказа новгородцев от условий великого князя: «…а
не учнут ко мне посылати отчина моя Великий Новгород, и вы бы на них со мной
готовы».
Судя по контексту «Словес», описанные события происходили
до смерти архиепископа Ионы, т.е. до начала ноября 1470 г. Этим подтверждается
сделанное нами наблюдение, что конфликт новгородцев с великим князем достиг
большой остроты еще при Ионе, задолго до приезда в Новгород князя Михаила.
Действительно, в числе претензий великого князя Новгороду приглашение Михаила
не фигурирует.
«Словеса» крайне отрицательно оценивают факт
приглашения новгородцами князя Михаила Олельковича и роль последнего в
Новгороде. Само пребывание там Михаила с точки зрения «Словес» есть со стороны
новгородцев «грубость государю великому князю». В отличие от рассказа
московского летописца «Словеса» прямо обвиняют князя Михаила в сговоре с Марфой
Борецкой: «по его слову» она «хотячи замуж за литовского же пана королева… да с
ним хотячи владети от короля всею Новгородскою землею». В борьбе за отторжение
Новгорода от Русского государства и русской церкви Михаил и Марфа были
единодушны. Другим союзником и советником Марфы оказывается Пимен — ключник
архиепископа Ионы и один из кандидатов на место владыки. Именно по совету
Пимена Марфа приступила к подкупу «наймитов», он же «веляше ей давати
(«множество злата») в народ людям многим, дабы им помогали на их волю». Но
Пимен не ограничивался советами. «Уповая на множество злата», он сам давал его
Марфе для подкупа «наймитов». По-видимому, это то самое «злато», которое
владычный ключник еще при жизни Ионы «татьством ис казны его себе выносил».
Определена в «Словесах» и церковная ориентация Пимена — он хотел поставления от
киевского митрополита Григория: «…хотя на Киев мя пошлите, и там на свое
поставление еду».
Линии поведения Марфы и ее сторонников, направленной
на открытый разрыв с Москвой и всей Русью, «Словеса» противопоставляют
деятельность нового владыки Феофила: он, «повелеваше им, яко да престанут от
такого злого начинания». Однако борьба со сторонниками Марфы оказалась Феофилу
не по силам. Он даже собирался отказаться от своего сана и вернуться «в
монастырь в келью свою», но «они… не пустили его» — возможно желая выиграть
время для переговоров с королем.
В этих условиях великий князь «повеле» митрополиту
Филиппу «от себе посылати к ним от своего писания грамоты». И митрополит,
всецело поддерживая политическую линию великого князя и полностью ему
подчиняясь, в марте 1471 г.
исполняет это «повеление». В «Словесах» приводится (сокращенный) текст его
грамоты новгородцам. Суть послания — увещевание не отступать «от благочестия,
от православия и от великие старины» и не «приложитися» «ко тии латинские
прелести». Обращаясь к новгородцам, митрополит подчеркивает, что они поручены
«под крепкую руку благоверного и благочестивого Русских земель государя
великого князя» Ивана Васильевича всея Руси, «вашего отчича и дедича».
Последняя мирная попытка великого князя — посылка в
Новгород Ивана Федоровича Товаркова с «добрыми речами». Иван Федорович - один
из новых деятелей правительства Ивана III, впоследствии не раз выполнявший
важные поручения и ставший боярином. Посылка в Новгород этого ответственного
представителя великого князя свидетельствует о серьезности мирной попытки
московского правительства. Конкретного содержания «добрых речей» «Словеса» не
приводят, но суть их в том, чтобы новгородцы «челом били да… исправилися».
Ответа новгородцев «Словеса» также не приводят, но характеризуют его как
«лукавый». После этого следует разрыв: великий князь, узнав о неудаче своего
посольства, «в тый час посла к ним грамоту складную… възвещая им, что на них
идет ратми».
Анализ текста «Словес» свидетельствует, что это —
сложный компилятивный памятник, имеющий два основных источника: послание
митрополита Филиппа и какую-то официальную документальную запись фактического характера.
|