Пятница, 27.08.2021, 06:04
История Московского княжества
в лицах и биографиях
Меню сайта

Каталог статей

Главная » Статьи » Под знаменами Москвы

«Троицкое стояние» - 4
Как видим, под влиянием непреклонных и жестких требований Москвы содержание новгородских предложений заметно изменилось по сравнению с их первым вариантом, изложенным на встрече 24 ноября. Новгородцы соглашались на введение постоянной ежегодной дани, на наместничье управление в пригородах, отказывались от попыток добиться освобождения осужденных в 1475 г. бояр. Однако они по-прежнему настаивали на сохранении «суда по старине» и протестовали против «позвов» в Москву. Видимо, эти пункты представлялись им наиболее существенными. Еще более важно, что на встрече 7 декабря возникали вопросы о «выводах» и вотчинах бояр; речь шла уже не только о политической власти господы, но и о самом существовании новгородского боярства как такового. Не менее характерна постановка вопроса о службе на Берегу — на наиболее важном, опасном и беспокойном для Русского государства южном рубеже. Если эвентуальная угроза боярским вотчинам — забота господы, то служба на Берегу затрагивала в принципе интересы основной массы новгородского населения (отсюда, видимо, и назначение «черных» людей в состав делегации).
Новгородские предложения вызвали отрицательную реакцию великого князя, усмотревшего в них посягательство на свой авторитет как главы государства. «Вы нынеча сами указываете мне, а чините урок, как нашему государству быти», — велел он заявить новгородской делегации. Члены ее вынуждены были сделать вид, что не знают, о чем идет речь: «Великы Новгород низовские пошлины не знают, как государи наши великие князи государьство свое держат в Низовской земли». В ответ на это глава московской делегации князь Иван Юрьевич Патрикеев по приказанию великого князя впервые сформулировал конкретные требования московской стороны: «Вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати; ино на чем великым князем быти в своей отчине; волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле: а которые земли наши, великих князей, за вами, а то бы было наше». Со своей стороны великий князь «жалует» свою отчину: «Вывода бы не паслися, а в вотчины их не вступаемся, а суду быти в нашей отчине в Новегороде по старине, как в земле суд стоит».
Значение этого заявления трудно переоценить. Перед нами — программа установления московских порядков в Новгородской земле. Основной и исходный пункт этой программы — ликвидация вечевого строя, т.е. полная реконструкция политического устройства Новгорода. В представлении великого князя это и есть «государьство нам свое держати» — непосредственно управлять новгородской «отчиной». С первым пунктом тесно связан второй — создание материальной базы новой государственной власти в Новгородской земле путем организации великокняжеского земледелия («волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле»). Создание этих владений мыслилось частично в форме «возвращения» новгородцами земель прежних великих князей.
По сравнению с этими конкретными требованиями уступки великого князя носили декларативный, в значительной мере формальный характер, хотя и касались принципиально важных для новгородцев вопросов. Это были обещания, выполнение которых зависело целиком от воли и усмотрения московского правительства: не делать «выводов», не вступаться в вотчины и сохранить старинный суд. Под последним пунктом, видимо, подразумевалось не делать «позвов» в Москву. Сравнение декларации 7 декабря с заявлением, сделанным на вече в мае 1477 г. боярином Федором Давыдовичем, показывает существенную эволюцию московских требований. Если в мае великий князь не посягал формально на вечевое устройство Новгорода, стремясь только к его фактическому подчинению местной администрации, назначенной в столице, то теперь он требовал полной ликвидации вечевого строя. 7 декабря — важнейший рубеж в московско-новгородских переговорах, начало их последнего, решающего этапа: новгородским властям был фактически предъявлен ультиматум.
Неудивительно, что для обсуждения этого ультиматума новгородцам потребовалась целая неделя. Легко представить себе бурные прения в эти дни на заседаниях господы и на вечевых собраниях — речь шла о смертном приговоре республике. Только 14 декабря новгородские делегаты снова явились к великому князю. Находясь в безвыходном положении, Великий Новгород вынужден был принять основные требования великого князя: «Вече и колокол и посадника отложи, чтобы государь с сердца сложил и нелюбья отдал». Вместе с тем делегаты снова били челом о выводе, о землях, водах и животах, о «позвах» и службах.
Итак, роковой шаг был сделан. Новгородские власти согласились на отмену республиканских институтов, ценой чего надеялись сохранить свои вотчины и животы, добиться облегчения в службах. С этого времени феодальная республика фактически прекращает свое существование — далее переговоры пойдут только о деталях хотя и важных, с точки зрения новгородского боярства, но не существенных для политических судеб города.
Получив согласие на удовлетворение своих просьб, новгородская делегация позволила себе обратиться с челобитьем, «чтобы государь дал крепость своей отчине Великому Новугороду, крест бы целовал». Это традиционное требование новгородцев, вытекавшее из их двусторонних договорных отношений с великими князьями, отражало безнадежную попытку новгородских властей сохранить хоть тень прежних порядков. Неудивительно, что оно было категорически отвергнуто великим князем: «…не быти моему целованию». Отвергнута была и просьба о целовании креста боярами. Самая последняя, минимальная просьба, отражавшая последнюю искорку, последний отблеск новгородской самостоятельности — «чтобы наместнику своему велел целовати, которому у них быти», — была также отклонена великим князем («он же и того не учини»). Московская сторона решительно отметала все намеки на двусторонность отношений и обязательств своей «отчине». Более того, великий князь отверг и просьбу об «опасной грамоте» для продолжения переговоров, показав этим свое неудовольствие амбициями новгородцев. Поведение новгородских делегатов, настаивавших хотя бы на внешнем соблюдении двусторонности отношений, свидетельствует о неспособности новгородского боярства понять суть происходящего и примениться к нему. Разумеется, это было следствием не тупости, а глубокого политического консерватизма, характерного для позиции новгородской боярской олигархии, консерватизма, органически связанного с ее природой как отжившего социально-политического института.
В Новгороде начался хаос. «Людям мятущимся в осаде в городе, иные хотящи битися с великим князем, а инии за великого князя хотяше задати, а тех болши, котори задатися хотять за великого князя» — в таких выражениях описывает события Псковская III летопись. По словам другого псковича, «сущим в граде от многого недостатка и стеснения многу скорбь имеаху, плач и рыдание». Этот летописец также подчеркивает обострение социально-политической борьбы в осажденном городе: «…и бяше в них непословица и многыа брани, мнози бо велможи и бояре перевет имеаху князю великому, и того ради не изволиша в единомыслии быти и въсташа чернь на бояр и бояри на чернь».
Действительно, фактическое принятие ультиматума об упразднении вечевого строя создало в Новгороде принципиально новую политическую ситуацию и не могло не привести к взрыву антагонизма между боярами и «чернью». Думается, дело не в том, что отдельные (или даже многие) бояре подозревались в «перевете» к великому князю и были готовы перейти к нему на службу (что и проявилось уже в ноябре). Гораздо более важным было то, что новгородское руководство в принципе приняло решение о капитуляции в важнейшем вопросе о вечевом строе, но продолжало спорить с московской стороной по поводу своих собственных прав и привилегий, прежде всего о сохранении своих вотчин, затягивая тем самым осаду, всей своей тяжестью ложившуюся на плечи «черни». Очевидно, с точки зрения последней, продолжение обороны уже не могло иметь никакого реального значения, и неудивительно, что в новых условиях все больше становилось тех, «котори задатися хотять за великого князя» и тем самым прекратить бессмысленную борьбу. Готовая на жертвы во имя сохранения вечевой традиции родного города, «чернь» не хотела страдать и умирать за интересы своих бояр. Полную бесперспективность дальнейших усилий по обороне города понял и организатор этой обороны — князь Василий Васильевич Гребенка Шуйский, который 28 декабря сложил с себя крестное целование Новгороду. Через два дня он беспрепятственно выехал из обреченного города «и, к великому князю приехав, челом бил и крест целовал… И прият его князь велики, и почти его, а дары дасть ему». Сложив с себя крестное целование Новгороду и присягнув великому князю, бывший новгородский князь совершил акт феодальной коммендации: переход от одного сюзерена к другому. Несмотря на то что этот потомок владетельных суздальских князей дважды — в 1471 и 1477 гг. — стоял во главе новгородских войск, боровшихся с великим князем, он отнюдь не рассматривался московским правительством в качестве изменника или врага. Феодальная присяга ставила его в ряды великокняжеских вассалов со всеми их правами и привилегиями. Право «отъезда» — один из устоев системы русского феодального полицентризма — было использовано на этот раз целиком в интересах великокняжеской власти.
Тем временем переговоры все еще тянулись. 19 декабря новгородская делегация снова (в шестой раз) была в ставке и повторно выслушала требование о предоставлении великому князю волостей и сел в Новгородской земле. Почта две недели понадобилось новгородской господе для ответа на это требование, кровно задевавшее ее интересы. Только 1 января 1478 г. «владыка с посадникы и з житьими» (но уже, по-видимому, без «черных» людей, представителей рядовых жителей новгородских концов) «явили» великому князю две волости — Луки Великие и Ржеву Пустую. Этот дар двух пограничных волостей, и без того находившихся под московским влиянием, больше походил на подачку, а потому не вызывает удивления, что он был отвергнут.
Отъезд князя Шуйского, знаменовавший развал в организации обороны города, и, вероятно, усиление выступлений «черни» заставили господу поторопиться пойти на новые уступки. Уже 4 января, на восьмой встрече делегатов, владыка «с теми же прежереченными» «явил» великому князю десять волостей: четыре владычных, три — Юрьевского монастыря, по одной — Благовещенского и Антоньева монастырей, Тубас, «да чьи в Торжку земли владычных и боярских и монастырских и всех Новгородцев и (чьих) земли ни буди». В отношении торжковских земель это была опять примитивная попытка надувательства, стремление как можно дешевле отделаться от московских требований: Торжок уже давно принадлежал Москве, что признавали и сами новгородцы. Но московское правительство не попалось на такую уловку. В ответ на просьбу, «чтобы сам государь умыслил… колко ему волостей взяти», новгородские делегаты услышали категорическое требование: «Взяти ми половину всех волостей владычных да и монастырских, да новоторжскые, чьи ни буди». Великий князь вовсе не собирался считаться с имущественными интересами новгородских церковных магнатов и сохранять за ними огромные вотчины — основу их политического и экономического могущества. Новгородская господа просчиталась, надеясь купить мир ценою ничтожных материальных уступок. Однако выбора у нее не оставалось. 6 января новгородская делегация принесла согласие на это требование, сопроводив его челобитьем, чтобы не брали земель у «убогих» монастырей. Московская сторона потребовала составления точного списка половины владычных и монастырских волостей, «а не утаили бы ничего, а что утаят, ино то земли великих князей». Список был представлен уже на следующий день — времени терять не приходилось. В последнюю минуту великий князь «пожаловал» владыку, взяв у него не половину всех волостей, а «только» десять, в которых, однако, было более 230 новгородских сох, т.е. не менее 700 крестьянских участков — обеж (считая по-новгородски в сохе по три обжи). У шести крупнейших монастырей — Юрьева, Аркажского, Благовещенского, Никольского Неревского, Антоньева и Михайловского — в конфискованной половине оказалось более 1700 обеж, а в шести селах, бывших прежде за князем Василием Шуйским, — 78 сох, т.е. 234 обжи. Всего в руки великого князя попало более 2700 обеж, не считая новоторжских земель, размер которых не указан, и волости Пирос, оцененной в 82 куницы. Не будет преувеличением считать, что общее число крестьянских участков (обеж), изъятых у новгородских магнатов, доходило до трех тысяч.
Потеряв почти половину церковных земель, но сохранив боярские вотчины, новгородские делегаты утратили живой интерес к дальнейшим переговорам и 8 января обратились с челобитьем, «чтобы государь пожаловал отчину свою, христианьства бы не гибло, понеже бо теснота бе во граде и мор на люди и глад». Характерно, что в составе делегации теперь снова появились «черные» люди — просьба о прекращении осады исходила действительно от всего Новгорода. Оставалось уладить вопрос о дани, который был тут же решен.
Категория: Под знаменами Москвы | Добавил: defaultNick (05.11.2011)
Просмотров: 1605 | Рейтинг: 5.0/8

Copyright historys.ru © 2021