Первым подверг критике традиционный взгляд С. Б.
Веселовский, показавший, что В. Гусев (которого он продолжал считать
составителем Судебника) и его сподвижники были связаны с удельными дворами. По
Я. С. Лурье (впервые разорвавшему связь Гусева с Судебником), этот деятель был
«представителем феодального блока, пытавшегося привлечь Тверь на свою сторону».
Итак, построение Соловьева было как бы перевернуто: Софья и Василий становились
знаменем аристократических кругов, а Дмитрий и Елена — лидерами дворянства. Эту
оценку расстановки сил принял и К. В. Базилевич. Л. В. Черепнин связывал
настроения Гусева с углицким удельным двором и считал его казнь продолжением
«удара, нанесенного Иваном III по углицкой самостоятельности» в 1491 г. К
этому же мнению склонился и Д. Феннел, связывающий возвышение Дмитрия-внука со
стремлением Ивана III заручиться союзом со Стефаном Великим. По Феннелу,
группировка княжича Василия была пробоярской. Принимая эту гипотезу, Д. Фаин
отмечает, что звезда Дмитрия взошла, когда Стефан вступил в войну с Польшей и
Литвой. Софья, по его мнению, больше, чем Елена Стефановна, была заинтересована
в мирных отношениях с Литвой, ибо ее дочь была литовской великой княгиней, а
племянница бежала туда вместе с кн. Василием Верейским. Проримские связи Софьи
также способствовали ее примирительным настроениям, ибо Рим, стремясь к
организации антиосманской лиги, был заинтересован в мире России с Литовским княжеством.
Точку зрения Д. Феннела позднее разделили Я. С. Лурье и С. М. Каштанов. В
1497 г. Иван III выдает жалованные грамоты на земли Ростовского, Углицкого
и Вологодского уездов и расширяет владения волоцких князей в Тверской земле.
Это мероприятие, по мнению С. М. Каштанова, продиктовано было стремлением
нейтрализовать здесь влияние Василия, К перечисленным уездам он добавляет и
Белоозеро, недавнее владение верейского князя. Победа Дмитрия-внука, по
Каштанову, по-видимому, «имела ясно выраженную антиудельную направленность и
означала торжество самодержавия». К его возвышению привела
реальная опасность, грозившая Ивану III со стороны княжича Василия. И. Б.
Греков считает группировку Дмитрия-внука «протурецкой».
Чтобы разобраться в событиях, обратимся к биографическим
сведениям о сторонниках княжича Василия. Отец Владимира Гусева — Елизар
некоторое время (1448 г.) находился при дворе кн. Ивана Андреевича
Можайского, а в 1478 г. был боярином кн. Андрея Васильевича Меньшого. Его
дети не занимали видного положения. Юшка Елизаров — человек из «Тферьские
земли» сына Ивана III — Ивана Молодого (1488 г.). Осенью 1492 г. он
бежал в Литву. Младшие братья Владимира — Василий и Михаил — служили кн. Юрию
Ивановичу Дмитровскому.
О самом Владимире Гусеве известно немного: в
1483 г. он ездил с миссией в Тверь. Существуют три попытки объяснить
рассказ Тверской летописи 1483 г. о том, как Михаил Борисович «выслал…
вон» В. Гусева, приехавшего в Тверь «с поклоном» от Ивана III. По мнению С. Б.
Веселовского, «оскорбительный прием относился, конечно, не лично к Вл. Гусеву,
а к московскому великому князю». Я. С. Лурье в ранней работе построил сложную
конструкцию, согласно которой Гусев приехал в Тверь, чтобы привлечь кн. Михаила
на сторону феодального блока, боровшегося с Иваном III. Поэтому Михаил
Борисович (как верный союзник Москвы) и выслал Гусева. Но в летописи Гусев
выступает послом именно великого князя, и Михаил Тверской «поклона не приал» от
Ивана III. Л. В. Черепнин заметил, что, по А. Н. Насонову, летописный свод, содержащий
это известие, был отредактирован в Москве в годы возвышения Дмитрия-внука, и
заключил, что составитель свода просто «пытался набросить на Гусева
подозрительную тень».
Скорее всего, рассказ 1483 г. перелагает
ответственность за тверской поход 1485 г. с московского князя на
тверского, обосновывая необходимость присоединения Твери и как бы подтверждая
права Дмитрия на тверской престол. Ведь летописец специально отметил, что
тверское княжение получил отец Дмитрия — Иван Молодой. Кстати, наместником в Твери
стал двоюродный брат Гусева — Василий Федорович Образец-Добрынский. Это,
конечно, не свидетельствует ни о «крамольных намерениях» Гусева, ни о
стремлении летописца очернить посла Ивана III.
В 1495 г. В. Гусев, как «сын боярский», входил в
свиту, сопровождавшую княгиню Елену в Литву, наряду с другими, более видными
представителями знати, не имевшими отношения к заговору 1497 г. Черепнин
писал, что на политическое мировоззрение Гусева могло оказать влияние
«пребывание в Литве, где находились некоторые русские изгнанники (удельные
князья)», и что он «мог оказаться в курсе» планов восстановления феодальной
раздробленности. Все это могло быть, но могло и не быть. Скорее всего, следует
присоединиться к более осторожному из суждений Черепнина, что «вряд ли можно
сделать какие-либо прочные выводы для понимания позднейшего дела Гусева» из
факта его участия в посольстве 1495 г. Выше было
показано, что В. Гусев не имел никакого отношения к Судебнику 1497 г., а
слова «Володимера Гусева писати» в Типографской летописи являются, как
справедливо полагают Я. С. Лурье и Л. В. Черепнин, пометой, введенной в текст.
В Типографской летописи слиты два источника: материалы свода 1497 г. о
челобитьи Ивана III митрополиту и запись Троицкого летописца, в котором дата «в
лето 7005» должна относиться только к сообщению о Судебнике, а не к коронации
Дмитрия (7006 г.). Находка А. Н. Насонова показала, что датировка
Судебника 7006 г. в Типографской летописи просто ошибка и нет оснований
относить утверждение Судебника к 1498 г.
|