Отказ от зла, совершаемого во имя «социальной
справедливости» или иной высокой цели, — не блажь «юродствующих во
Христе». Это позиция, прямо противоположная печально знаменитому девизу
иезуитов — «цель оправдывает средства». Преодоление зла — добром, силы —
смирением, ненависти — любовью — один из ключевых вопросов истории
человечества. Действительность продолжает оставаться жестокой. Она на каждом
шагу опрокидывает мечты идеалистов, как только они пытаются воплотить их в
жизнь. И все же здесь — и, может быть, только здесь! — открывается даль,
свет, свобода. И не случайно именно этот вопрос притягивал к себе мыслителей и
пророков России — Гоголя и Толстого, Достоевского и Соловьева, Бердяева и
Булгакова. Их далеким предтечей был и Сергий с его смиренной кротостью и
властью без силы.
Сергиево смирение было формой самоотречения — основы
всякого истинного подвижничества. На деле оно выражалось в умении властвовать
собой, не отвечать гневом на гнев, обидой на обиду, оскорблением на
оскорбление. И не только не отвечать, но и не таить в сердце недоброго чувства,
стирать из памяти причиненное кем-то зло. Это смирение — необходимая
предпосылка всеобъемлющей любви к людям, которая есть высшая и последняя
мудрость Евангелия.
Ярким и своеобразным проявлением напряженной духовной
жизни Сергия были его видения. И если в период одиночества из мрака зимнего
леса ему не раз являлись демоны, — то теперь они, посрамленные, отступили
от праведника. На смену им пришли иные, светоносные образы. Об одном из этих ранних
видений — видении о птицах — рассказывает Житие Сергия. Словно огненная точка в
фокусе линзы, это видение было вспышкой накопившегося нервного напряжения.
Главная и неизбывная тревога Сергия в ту пору — тревога за будущее общины —
причудливо преломившись в образах Священного Писания, стала реальной основой
этого видения…
Сбережения архимандрита Симона были быстро истрачены,
а нужда не только не исчезла, но еще более обострилась с увеличением
численности братьев. Многодневные голодовки следовали одна за другой. В этих
условиях особножительный устав неизбежно раскалывал общину на сытых и алчущих.
И те и другие питали взаимную неприязнь, грозившую перерасти в ненависть.
Сергий, по своему обыкновению, искал ответа на
вопросы, которые ставила перед ним жизнь, в Евангелии. Он вновь и вновь
вспоминал те строки, где говорилось о борьбе телесного и духовного начала в
человеке. «Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во
что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш
Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия
и правды Его, и это все приложится вам. Итак не заботьтесь о завтрашнем дне,
ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей
заботы» {Матфей, 6, 31–34).
Именно так он и поступал, когда жил один. Но теперь он
нес ответ перед Богом за благополучие целого сообщества иноков. Став
«игуменом-старостой», он уже не мог не думать о судьбе своего дела, о будущем
лесного монастыря.
Часто мысль его останавливалась на известном
рассуждении Спасителя о птицах небесных. «Взгляните на птиц небесных: они ни
сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не
гораздо ли лучше их?» (Матфей, 6, 26). Образ иноков, живущих беззаботно,
как птицы, которых Творец никогда не оставляет без пищи, преследовал Сергия.
Именно этот образ и стал темой первого из видений.
Однажды поздно вечером, когда он, уединившись в келье,
молился о благополучии монастыря, кто-то позвал его: «Сергие!» Игумен отворил
оконце своей кельи и увидел в небе чудесное сияние. И вновь прозвучал голос:
«Сергие! Молишься о своих чадех, и Господь моление твое прият». И тут он увидел
множество «птиц зело красных, прилетевших не токмо в. монастырь, но и округ
монастыря». Неведомый голос пояснил видение: множество птиц — это множество
учеников и последователей, которые будут у Сергия на этом месте.
Потрясенный видением, Сергий стал звать жившего в
соседней келье Симона. Прибежавший на крик игумена Симон увидел только лишь
«часть некую света оного». Сергий рассказал ему все по порядку, и они еще
долго, «душею трепещуще», обсуждали «неизреченное видение» (9, 364).
Собирая сведения о Сергии, Епифаний Премудрый
тщательно записывал рассказы о совершенных им чудесах. Для первого,
«дообщежительного» периода истории монастыря их было немного, и воспоминания о
них были весьма туманны. Первое чудо заключалось в том, что по молитвам Сергия
в овраге близ монастыря из земли ударил родник. Это вызвало всеобщую радость:
прежде монахам приходилось носить воду издалека.
Второе чудо — исцеление Сергием некоего «бесноватого
вельможи». С помощью креста и молитвы игумен изгнал бесов из одержимого, и он
ушел из обители совершенно здоровым.
Оба рассказа весьма традиционны по сюжету. Они
перекликаются с некоторыми известными эпизодами из Библии. Первый напоминает
изведение воды Моисеем во время бегства евреев из Египта (Исход, 17, 3–6), второй
— многочисленные исцеления «бесноватых», которые совершал Иисус (Марк, 5,
1-13; 9, 17–29).
Возможно, что в основе этих рассказов лежат реальные
события. Рождение родника в одном из оврагов, окружающих монастырь, — вещь
вполне естественная. Не столь уж фантастично и «исцеление бесноватого». Человек
с таким высоким потенциалом внутреннего напряжения, как Сергий, вероятно, мог с
помощью внушения исцелять психические расстройства, да и иные болезни,
вызванные нарушениями в области высшей нервной деятельности. В ту религиозную
эпоху такого рода медицина была гораздо более действенна, чем в более поздние
времена.
|