|
Духа не угашайте.
1-е послание к фессалоникийцам апостола Павла, 5, 19
В этот тревожный, предгрозовой период между
Куликовской битвой и нашествием Тохтамыша Сергий вновь берет в руки посох
странника и покидает Маковец. Как и прежде, его «походы», помимо конкретных поводов,
имели главной целью сплотить князей, воодушевить народ.
Вероятно, Сергий был на княжеском съезде в ноябре 1380
года. Весной 1381 года он отправился в Серпухов, где вместе с митрополитом
Киприаном окрестил новорожденного сына князя Владимира — Ивана. Осенью Сергий
вновь побывал в Серпухове. Вместе с тем же Киприаном и игуменом Афанасием он,
по некоторым сведениям, участвовал в освящении каменного собора в Высоцком
монастыре, а также церкви Покрова с трапезной палатой. Эти здания служили
своего рода памятниками подвигу серпуховского князя и его воинов на Куликовом
поле. Посвященные Божьей Матери, храмы Высоцкого монастыря напоминали о ее
покровительстве русскому и особенно московскому воинству.
Летом 1382 года хан Тохтамыш выступил в поход на Русь.
Стремясь нагрянуть внезапно, он начал с того, что приказал перебить всех
русских купцов на Волге. Горький опыт Мамая многому научил нового ордынского
«царя». Впрочем, он и сам был незаурядным полководцем и правителем восточного типа,
способным учеником своего наставника и покровителя Тимура — знаменитого
среднеазиатского завоевателя, «Чингисхана XIV столетия».
Тела зарезанных русских купцов поплыли вниз по Волге,
а их корабли хан использовал для переправы своих войск.
Первыми узнали о приближении Тохтамыша нижегородский и
рязанский князья. И вновь, как и в 1380 году, обманул надежды своего зятя
Дмитрия Московского старый суздальский князь Дмитрий Константинович. Он не
только не пришел на помощь Москве, но даже отправил к «царю» своих сыновей — Василия
и Семена. Они привезли Тохтамышу дары, выразили покорность. Оба княжича вместе
с ханским войском пошли на Москву.
На границе рязанских земель хана встретили бояре князя
Олега Ивановича. Поклонившись ему и поднеся дары, они провели ордынское войско
в обход рязанской земли, указали безопасные броды на Оке и прямую дорогу к
Москве. Сам князь Олег в эти дни почел за лучшее уехать в Брянск, к сестре.
Когда разведка сообщила московскому князю о движении
Тохтамыша, он попытался вновь, как и в 1380 году, собрать воедино всю боевую
силу Северо-Восточной Руси. Срочно был созван княжеский съезд. Однако он выявил
лишь всеобщее уныние, «неединачество и неимоверство» (17, 72). Как в
худшие времена, князьями овладели растерянность, малодушие, эгоизм.
В чем причина этой нравственной катастрофы, которая
повлекла за собой столь тяжкие для всей Руси последствия?
По-видимому, возвышение Тохтамыша вызвало у русских
своего рода оторопь. Степной дракон оказался бессмертным. На смену отрубленной
голове у него тотчас выросла другая. Словно насмехаясь над победителями Мамая,
Орда показала им неисчерпаемость своих боевых сил. И тут князьями овладело
отчаяние. Каждый думал уже не о «спасении души», а о том, как спасти себя и
свою вотчину. И даже проповедь Сергия на сей раз была бессильна заставить
князей опомниться, преодолеть рознь, завершить начатое на Куликовом поле.
Тяжелее всех было в эти дни князю Дмитрию Московскому.
Он почувствовал, как его окружило всеобщее отчуждение. В нем вдруг увидели
единственного виновника всех несчастий. Он разгневал Мамая, и за его «обиду» на
Куликовом поле полегли многие князья, бояре, тысячи лучших русских воинов. Он
не сумел поладить с Тохтамышем, а теперь вновь требует, чтобы вся Русь
расплачивалась за его дерзость.
Никто уже не вспоминал о том упоительном ощущении
свободы, которое все они испытали осенью 1380 года, о том, как Дмитрий своими
войсками закрывал Мамаю дорогу на Нижний Новгород и Рязань. Все искали
оправдания своему унижению и бессилию, обвиняя во всех грехах московского
князя.
Дмитрий понял, что ему не на кого рассчитывать, кроме
как на самого себя и своих бояр. Где-то в середине августа московским
правительством был принят план действий. Москву решено было срочно готовить к
осаде. Каменные стены спасли ее от Ольгерда. Теперь хорошо послужат они и от
Тохтамыша. В городе останутся бояре и митрополит, за которым уже послан в
Новгород срочный гонец. Князь Владимир со своим полком отойдет к Волоку
Дамскому и оттуда будет грозить «царю» внезапной атакой, подобной той, что
опрокинула за Доном полчища Мамая.
Если Тохтамыш, не сумев взять Москву, пойдет на Тверь
— Владимир соединится с войсками Михаила Тверского и даст бой «поганым». Если
же Михаил, спохватившись, все же пришлет подмогу московскому князю — Владимир
пойдет с ней на выручку осажденной Москве. Прямая, торная дорога от Москвы на
Тверь проходила в то время именно через Волок Дамский.
Сам великий князь не должен оставаться в Москве или
быть где-нибудь поблизости. Тохтамыш пришел сводить счеты именно с ним. Его
алый плащ для хана — как красная тряпка для быка. Увидев, что Дмитрия нет и в
помине, хан скорее пойдет на мировую и оставит русские земли. А между тем
Дмитрий поедет в Кострому. Там он соберет войско. Туда прибегут к нему
ростовские и ярославские князья с дружинами, если хан двинется на их владения.
Туда подтянутся и белозерцы, да и вся заволжская лесная вольница. Накопив силу,
он двинется с ней к Москве.
Чтобы москвичи не заподозрили князя в измене, он
оставил в городе на попечение бояр свою княгиню.
Решено было сжечь вокруг Кремля все деревянные
строения, чтобы не оставить татарам бревен для «примета» к стенам крепости. По
предложению духовенства велено было собрать в Кремль всю «святость» из
окрестных церквей и монастырей, в том числе и книги.
Захватив Серпухов и опустошив южные уезды Московского
княжества, войско Тохтамыша 23 августа 1382 года подошло к Москве.
В городе к этому моменту сложилась крайне напряженная
обстановка. Переполненный беженцами, он задыхался от тесноты. В народе
возникали и с быстротой молнии распространялись всевозможные панические слухи.
Предрекая скорую погибель от татар, иные призывали хоть напоследок погулять, попить
медов из княжеских и боярских погребов. Прибывший в Москву за два дня до
подхода Тохтамыша митрополит попытался успокоить народ. Однако его уже мало кто
слушал. Из темных глубин взбаламученного опасностью народного сознания
поднималась, словно чудо-рыба со дна морского, страшная, слепая ненависть к
тем, кто живет богаче, перед кем всегда ломили шапки и гнули спины. Бояре не
могли появиться на улице: в них летели камни и палки. Да и среди самих бояр
начались раздоры. Одни предлагали, пока не поздно, бежать из города, другие
искали способа усмирить толпу. В эти тревожные августовские дни в Москве
возродилось полузабытое вече. Москвичи постановили не выпускать никого из
града, стоять насмерть против «поганых».
Волнение несколько улеглось, когда в городе появился
присланный, по-видимому, князем Владимиром внук Ольгерда Остей. Литовский князь
сумел навести в городе относительный порядок, расставить людей по стенам.
Еще до приезда Остея митрополит Киприан и княгиня
Евдокия с трудом вырвались из охваченной мятежом Москвы. Митрополит, только что
вернувшийся из Новгорода, пробыл в городе не более суток. Этого оказалось достаточно,
чтобы у Киприана сложился свой собственный план действий. Покинув Москву, он
поехал на Волок, к князю Владимиру, а от него — в Тверь.
Как оценить уход Киприана из Москвы накануне появления
татар? На основе скудных и противоречивых летописных известий историки строят
самые различные предположения. Одни считают Киприана трусом, спасавшим собственную
жизнь; другие, объясняя предшествующее последующим, видят здесь тайный сговор
между митрополитом и Михаилом Тверским; третьи склонны причислить к
заговорщикам и князя Владимира (75, 97).
|