Грамоты проникнуты духом сугубо
индивидуальной воли князя, в которой проявилось свойственное средневековью
смешение публично- и частноправовых моментов. Исходным для понимания
завещательных распоряжений московских князей является признание их внутрисемейного
характера.
Документ, адресованный сыновьям и
супруге князя и написанный перед духовниками, на случай смерти завещателя,
вряд ли предназначался для ханского утверждения.
Судя по всему, к подготовке
«душевной» грамоты имел отношение весьма ограниченный круг лиц. Показательно в
связи с этим, что при ее составлении не присутствовал ни один боярин, хотя
начиная с Дмитрия Донского при этом акте присутствовали послухи— «синклит»
знатнейших бояр.
В некоторые, правда поздние, списки
летописей включена «Повесть о жизни и последних часах Дмитрия Донского»,
рисующая сцену прощания князя с семьей и ближними боярами. Видимо, именно в
эти дни 1389 г.
и составлялось второе из дошедших до нас завещаний Дмитрия Ивановича.
Как отметил С. Б. Веселовский, в
«Повести» «много прикрас и гипербол, риторики и пространственных
распространений, но нельзя не признать большой осведомленности автора и
верности характеристик взаимных отношений князя и бояр». Именно к боярам
обращался великий князь с просьбой выступить гарантами выполнения его воли.
Совершенно идентичная ситуация
обрисована в «Повести древней, списанной о житии великого князя Михаила
Александровича Тверского, внука Михайлова», помещенной в Никоновской летописи
под 1399 годом.
Предчувствуя свою кончину, Михаил
Ярославич увещевал бояр: «А вы, братие, въспоминайте моим детем, чтобы в любви
были, якоже указах им и разделих им коемуждо часть отчины (далее следует
перечень уделов сыновей)... якоже написах во грамоту душевную, почему им
княжити и жити, не преступати моего слова и грамоты душевныя».
Очевидно, что привлечение виднейших
бояр к оформлению духовных грамот — своего рода обнародование их перед высшими
сановниками государства— для последних десятилетий XIV в. порядок вполне сложившийся.
Отсутствие в завещаниях Ивана
Даниловича имен послухов-бояр выглядит на первый взгляд парадоксально.
Веселовский на большом фактическом материале показал, что именно к эпохе Калиты
относится большинство боярских выездов и начало сложения высшего слоя старомосковской
служилой аристократии.
Некоторое первоначальное удивление
рассеивают духовные грамоты Симеона Гордого 1353 г. и Ивана Красного
1358 года. При составлении этих документов бояр в числе «сидельников» также не
было.
Видимо, требовалось время, чтобы
бояре вполне осели и вошли в доверие князя, воспринимаясь именно как
московские, а не нововыезжие представители родовитой знати.
|