Иосиф Волоцкий.
Зато вполне туземная, родная почва была под ногами его противника преподобного
Иосифа. Современники оставили нам достаточно черт для определения этой
совершенно реальной, вполне положительной личности. Ученик и племянник его
Досифей, в своем надгробном слове Иосифу, изображает его с портретной точностью
и детальностью, хотя несколько приподнятым тоном и изысканным языком.
Проходя суровую школу иночества в монастыре Пафнутия
Боровского, Иосиф возвышался над всеми его учениками, совмещая в себе, как
никто в обители, разнообразные качества духовные и телесные, остроту и гибкость
ума соединяя с основательностью, имел плавный и чистый выговор, приятный голос,
пел и читал в церкви, как голосистый соловей, так что приводил слушателей в
умиление: никто нигде не читал и не пел, как он. Святое Писание знал он
наизусть, в беседах оно было у него все на языке, и в монастырских работах он
был искуснее всех в обители. Он был среднего роста и красив лицом, округлой и
не слишком большой бородой, темно-русыми, потом поседевшими волосами, был весел
и приветлив в обращении, сострадателен к слабым. Церковное и келейное правило,
молитвы и земные поклоны совершал он в положенное время, отдавая остальные часы
монастырским службам и ручным работам. В пище и питии соблюдал меру, ел раз в
день, иногда через день, и повсюду разносилась слава его добродетельного жития
и добрых качеств, коими он был исполнен.
Видно, что это был человек порядка и дисциплины, с
сильным чутьем действительности и людских отношений, невысоким мнением о людях
и великой верой в силу устава и навыка, лучше понимавший нужды и слабости
людей, чем возвышенные качества и стремления души человеческой. Он мог покорять
себе людей, выправлять и вразумлять их, обращаясь к их здравому смыслу.
В одном из житий его, написанных современниками,
читаем, что силой его слова смягчались одичалые нравы у многих сановников,
часто с ним беседовавших, и они начинали жить лучше: «Вся же тогда Волоцкая
страна к доброй жизни прелагашеся».
Там же рассказано, как Иосиф убеждал господ в выгоде
снисходительного отношения их к своим крестьянам. Обременительная барщина
разорит хлебопашца, а обнищавший хлебопашец – плохой работник и плательщик. Для
уплаты оброка он продаст свой скот: на чем же он будет пахать? Его участок
запустеет, станет бездоходным, и разорение крестьянина падет на самого господина.
Все умные сельскохозяйственные соображения – и ни слова о нравственных побуждениях,
человеколюбии.
При таком обращении с людьми и делами Иосиф, по его
признанию, не имевший ничего своего при поселении в волоколамском лесу, мог оставить
после себя один из самых богатых монастырей в тогдашней России.
Если ко всему этому прибавим непреклонную волю и
физическую неутомимость, получим довольно полный образ игумена – хозяина и
администратора, – тип, под который подходило с большей или меньшей удачей
большинство основателей древнерусских общежительных монастырей.
При устроении монастыря, когда у него еще не было
мельницы, хлеб мололи ручными жерновами. Этим делом после заутрени усердно
занимался сам Иосиф. Один пришлый монах, раз застав игумена за такой
неприличной его сану работой, воскликнул: «Что ты делаешь, отче! пусти
меня», – и стал на его место. На другой день он опять нашел Иосифа за
жерновами и опять заместил его. Так повторялось много дней. Наконец, монах
покинул обитель со словами: «Не перемолоть мне этого игумена».
|