В обоих городах встречали ее с большим почетом; во
Пскове пробыла София пять дней, благодарила псковичей за гостеприимство и
обещала ходатайствовать перед великим князем о их правах; но псковичи с
удивлением смотрели на папского легата в красной кардинальской одежде, в
перчатках; более всего поражало их то, что этот высокопоставленный духовный
сановник не оказывал уважения к иконам, не полагал на себя крестного знамения,
и только, подходя к образу Пречистой Богородицы, перекрестился, но и то, как
было замечено, сделал это по указанию царевны.
Такое поведение легата еще соблазнительнее должно было
показаться в Москве, где менее, чем во Пскове и в Новгороде, имели возможность
знать приемы западных католиков. Уже невеста приближалась к Москве, как в Москву
дошла весть о том, что везде, где невеста останавливается, перед папским
легатом, который сопровождал ее, несли серебряное литое распятие — «латинский
крыж»; великий князь стал советоваться со своими боярами: можно ли допустить
такое шествие легата с его распятием по Москве?
Некоторые полагали, что не следует ему препятствовать;
другие говорили: на земле нашей никогда того не бывало, чтобы латинская вера
была в почете. Великий князь послал спросить об этом митрополита. «Нельзя тому
статься, — сказал митрополит, — чтоб он так входил в город, да и
приближаться к городу ему так не следует: если ты его почтишь, то он — в одни
ворота в город, а я в другие ворота вон из города!
Не только видеть, и слышать нам о том не годится; кто
чужую веру хвалит, тот над своей верою ругается». Тогда великий князь послал к
легату сказать, чтоб он спрятал свое литое распятие. Легат, подумавши,
повиновался. Иван Фрязин при этом усиленно доказывал, что следует оказать честь
папе в лице его легата, так как папа оказывал у себя честь русскому посольству.
Бедный итальянец был слишком смел, надеялся на свои услуги, оказанные великому
князю, и не знал, что его ожидает.
За пятнадцать верст от Москвы выехал навстречу невесте
боярин великого князя Федор Давидович: тут Ивана Фрязина заковали и отправили в
Коломну; его дом и имущество разграбили, его жену и детей взяли в неволю.
12-го ноября прибыла невеста в Москву; там все уже
было готово к бракосочетанию. Митрополит встретил ее в церкви; он благословил
крестом как царевну, так и православных людей, сопровождавших ее. Из церкви она
отправилась к матери великого князя; туда прибыл Иван Васильевич. Там происходило
обручение. Летописец говорит, что и венчание совершилось в тот же день. Митрополит служил литургию в деревянной церкви Успения,
поставленной временно вместо обвалившейся каменной, до постройки новой, а после
литургии коломенский протопоп Иосия обвенчал московского великого князя с греческою
царевною.
Посольство пробыло в Москве одиннадцать недель.
Великий князь угощал его, честил и щедро дарил, но легат увидел, что не было
надежды на подчинение русской церкви папе. Великий князь предоставлял это
церковное дело митрополиту: митрополит выставил против легата для состязания о
вере какого-то Никиту, книжника поповича. Но из этого состязания не вышло
ничего. Русские говорили, будто легат сказал книжнику: «Нет книг со мною», и
потому не мог с ним спорить.
Иван Васильевич отправил в Венецию Антона Фрязина за
объяснением по поводу Тревизано: «Что это делают со мной, — укорял он
венецианское правительство, — с меня честь снимают: через мою землю
посылают посла, а мне о том не объявляют!» Венецианский дож отправил Антона
назад с извинениями и с убедительной просьбой отпустить задержанного Тревизано.
Иван Васильевич по этой просьбе освободил венецианского посла и не только
отпустил его исполнить свое поручение в Орде, но еще придал ему и своего
собственного посла: вступивши в брак с греческой царевной, Иван Васильевич, так
сказать, взял с нею в приданое неприязнь к Турции, и потому со своей стороны
желал побуждать Ахмата к войне против Турции. Посольство это не имело успеха.
|