Иван Васильевич, отпуская венецианского посла, дал ему
на дорогу семьдесят рублей, а потом отправил своего посла в Венецию и велел
сказать, что венецианскому послу дано семьсот рублей. Этот посол Ивана
Васильевича, Толбузин, был первый московский посол русского происхождения на
Западе и открыл собою ряд русских посланников.
Посольство это еще замечательно и тем, что Иван
Васильевич поручил Толбузину найти в Италии мастера, который бы мог строить
церкви. Много было тогда в Италии архитекторов, но не хотели они ехать в
далекую неведомую землю: сыскался один только Фиоравенти, названный Аристотелем
за свое искусство, родом из Болоньи. За десять рублей жалованья в месяц
отправился он в Москву с Толбузиным и взял с собой сына Андрея и ученика по
имени Петр.
Этот Аристотель был первый, открывший дорогу многим
другим иноземным художникам. Ему поручили строить Успенский собор. Церковь эта
была построена еще при Калите; она обветшала, была разобрана; вместо нее русские
мастера Кривцов и Мышкин взялись строить новую, да не сумели вывести свод.
Аристотель нашел, что русские не умеют ни обжигать кирпичей, ни приготавливать
извести.
Он приказал все построенное разбить стенобитной
машиной, которая возбуждала простодушное удивление русских. «Как это, —
говорили они, — три года церковь строена, а он ее меньше чем в неделю
развалил!» Еще более удивлялись русские колесу, которым Аристотель поднимал
камни при постройке верхних стен здания. Церковь окончена была в 1479 году и
освящена с большим празднеством. Аристотель был полезным человеком в Москве не
только по строительному делу: он умел лить пушки, колокола и чеканить монету.
Брак московского государя с греческой царевной был
важным событием в русской истории. Собственно, как родственный союз с
византийскими императорами, это не было новостью: много раз русские князья
женились на греческих царевнах и такие браки, кроме первого из них, брака Св.
Владимира, не имели важных последствий, не изменяли ничего существенного в
русской жизни. Брак Ивана с Софией заключен был при особых условиях.
Во-первых, невеста его прибыла не из Греции, а из
Италии, и ее брак открыл путь сношениям московской Руси с Западом. Во-вторых —
Византийского государства уже не существовало; обычаи, государственные понятия,
приемы и обрядность придворной жизни, лишенные прежней почвы, искали себе новой
и нашли ее в единоверной Руси. Пока существовала Византия, Русь хотя усваивала
всю ее церковность, но в политическом отношении оставалась всегда только Русью,
да и у греков не было поползновения переделать Русь в Византию; теперь же,
когда Византии не стало, возникла мысль, что Греция должна была воплотиться в
Руси и русское государство будет преемственно продолжением византийского
настолько, насколько русская церковь преемственно была костью от костей и
плотью от плоти греческой церкви. Кстати, восточная Русь освобождалась от
порабощения татарского именно в ту эпоху, когда Византия порабощена была
турками.
Являлась надежда, что молодая русская держава,
усилившись и окрепши, послужит главным двигателем освобождения Греции. Брак
Софии с русским великим князем имел значение передачи наследственных прав
потомства Палеологов русскому великокняжескому дому. Правда, у Софии были
братья, которые иначе распорядились своими наследственными правами: один из ее
братьев, Мануил, покорился турецкому султану; другой, Андрей, два раза посещал
Москву, оба раза не ужился там, уехал в Италию и продавал свое наследственное
право то французскому королю Карлу VIII, то испанскому — Фердинанду Католику.
|