Народ и без того не любил Ивана, а только боялся его;
теперь этот народ дал волю долго сдержанным чувствам и завопил: «Ты, государь,
княжишь над нами так, что пока тихо и спокойно, то обираешь нас понапрасну, а
как придет беда, так ты в беде покидаешь нас. Сам разгневал царя, не платил ему
выходу, а теперь нас всех отдаешь царю и татарам!»
Духовенство, со своей стороны, подняло голос; всех
смелее заявил себя ростовский архиепископ Вассиан Рыло: «Ты боишься
смерти, — говорил он Ивану, — но ведь ты не бессмертен! Ни человек,
ни птица, ни зверь не избегнут смертного приговора. Если боишься, то передай
своих воинов мне. Я хотя и стар, но не пощажу себя, не отвращу лица своего,
когда придется стать против татар».
Невыносимы были эти обличительные слова великому
князю: он и в Москве трусил, но уже не врагов, а своих, боялся народного
восстания, уехал из столицы в Красное Село и послал к сыну Ивану приказание
немедленно приехать к нему. К счастью, сын был храбрее отца и не послушался
его. Иван Васильевич, раздраженный этим непослушанием, приказал князю Холмскому
силой привезти к нему сына; но и Холмский не послушался его и не решился
употребить насилия, когда сын великого князя сказал ему: «Лучше здесь погибну,
чем поеду к отцу».
Время было роковое для самодержавных стремлений Ивана;
он чувствовал, что народная воля способна еще проснуться и показать себя выше
его воли. Опаснее было оставаться или куда-нибудь бежать, чтобы скрыться от
татар, чем отправиться на войну с татарами. Иван уехал к войску, в сущности
побуждаемый той же трусостью, которая заставила его покинуть войско.
Между тем хан Ахмат шел медленно по окраине литовской
земли, мимо Мценска, Любутска, Одоева, и стал у Воротынска, ожидая себе помощи
от Казимира. Литовская помощь не пришла к нему; союзник Ивана Васильевича
Менгли-Гирей напал на Подол и тем отвлек литовские силы. Великий князь московский
пришел с войском в Кременец, где соединился с братьями. Ахмат двинулся к реке
Угре: начались стычки с передовыми русскими отрядами; между тем река стала
замерзать.
Великий князь перешел от Кременца к Боровску,
объявивши, что здесь на пространном поле намерен вступить в бой; но тут на него
опять нашла боязнь. Были у него приближенные советники, которые поддерживали в
Иване Васильевиче трусость и побуждали вместо битвы просить милости у хана.
Иван Васильевич отправил к Ахмату Ивана Товаркова с челобитьем и дарами, просил
пожаловагь его и не разорять своего «улуса», как он называл перед ханом свои
русские владения.
Хан отвечал: «Я пожалую его, если он приедет ко мне
бить челом, как отцы его ездили к нашим отцам с поклоном в Орду». В это-то
время пришло к Ивану послание от ростовского архиепископа Вассиана, один из
красноречивых памятников нашей древней литературы: пастырь ободрял Ивана
Васильевича примерами из Св. Писания и из русской истории, убеждал не
поддаваться коварным советам трусов, которые покроют его срамом.
Видно, что тогда некоторые представляли великому князю
такой довод, что татарские цари — законные владыки Руси, и русские князья,
прародители Ивана Васильевича, завещали потомкам не поднимать рук против царя.
Вассиан по этому вопросу говорит: «Если ты рассуждаешь так: прародители закляли
нас не поднимать руки против царя, — то слушай, боголюбивый царь: клятва
бывает невольная, и нам повелено прощать и разрешать от таких клятв; и святейший
митрополит, и мы, и весь боголюбивый собор разрешаем тебя и благословляем идти
на него, не так как на царя, а как на разбойника, и хищника, и богоборца.
|