За напрасную нелюбовь твою нельзя мне и лица своего
показать перед родными государя моего мужа, и потому с плачем тебе, государю
моему, челом бью, смилуйся над убогою девкою своею. Не дай недругам моим
радоваться о беде моей и веселиться о плаче моем. Когда увидят твое жалованье
ко мне, то я всем буду и грозна и честна, а не будет ласки твоей — сам,
государь отец, можешь разуметь, что все родные и подданные государя моего
покинут меня… Служебница и девка твоя, королева польская и великая княгиня
литовская Олена со слезами тебе государю отцу своему низко челом бьет».
В таком же смысле и почти в таких же выражениях писала
она матери своей Софии и братьям. Письма доставлены были через королевского
посла, канцлера Ивана Сапегу. Ответ Ивана Васильевича также очень характеристичен.
«Что ты, дочка, к нам писала, то тебе не пригоже было нам писать, — отвечал
Иван. — Ты пишешь, будто тебе о вере греческого закона не было от мужа
никакой посылки, а нам гораздо ведомо, что муж твой не раз к тебе посылал отметника
греческого закона владыку смоленского и бискупа виленского и чернецов
бернардинов, чтобы ты приступила к римскому закону.
Да не к тебе одной посылал, а ко всей Руси посылал,
которая держит греческий закон, чтоб приступали к римскому закону. А ты бы,
дочка, помнила Бога и наше родство и наш наказ, и держала бы греческий закон
крепко, и к римскому закону не приступала, и римской церкви и папе не была бы
послушна ни в чем, и не ходила бы к римской церкви, и не норовила бы никому
душою, и мне и себе и всему роду нашему не чинила бы бесчестия. Хотя бы тебе,
дочка, пришлось за это и до крови пострадать — пострадай. Бей челом нашему
зятю, а своему мужу, чтобы тебе церковь греческого закона поставил на сенех и
панов и паней дал бы тебе греческого закона, а панов и паней римского закона от
тебя отвел.
А если ты поползнешься и приступишь к римскому закону
волею или неволею, погибнет душа твоя от Бога и бьть тебе от нас в
неблагословении, и я тебя не благословлю и мать тебя не благословит, а зятю
своему мы того не спустим. Будет у нас с ним непрерывная рать».
Одновременно с Еленою, папа Александр VI и король
венгерский Владислав, брат Александра, ходатайствовали у московского государя о
примирении с Литвою. Польские послы от имени Александра просили вечного мира с
тем, чтобы Иван возвратил Александру завоеванные места. Иван отказал. Заключено
было только перемирие на шесть лет.
Иван Васильевич удержал земли князей, передавшихся
Москве, и тогда уже ясно заявил притязание на то, что Москва, сделавшись
средоточием русского мира, будет добиваться присоединения древних русских
земель, доставшихся Литве. «Отчина королевская, — говорил он, — земля
польская и литовская, а русская земля наша отчина. Киев, Смоленск и многие
другие города давнее наше достояние, мы их будем добывать». В том же смысле
через год отвечал он послам своего зятя, приехавших хлопотать о превращении
перемирия в вечный мир: «когда хотите вечного мира, отдайте Смоленск и Киев».
7-го апреля 1503 скончалась София, а 27 декабря того
же года произведена была в Москве жестокая казнь над приверженцами жидовской
ереси (о ней мы расскажем в биографии Геннадия). В числе пострадавших был один
из способнейших слуг Ивана, дьяк Курицын, один из немногих русских, которым
можно было давать дипломатические поручения. Между тем Иван слабел здоровьем и,
чувствуя, что ему жить недолго, написал завещание. В нем он назначил преемником
старшего сына Василия, а трем остальным сыновьям: Юрию, Семену и Андрею, дал по
нескольку городов, но уже далеко не на правах независимых владетелей. Братья
великого князя не имели права в своих уделах ни судить уголовных дел, ни
чеканить монеты, ни вступаться в государственный откуп; только старший брат
обязан был давать меньшим по сто рублей с таможенных сборов.
|