Евфимий писал митрополиту, что прежде князья приезжали
в Новгород «и честь им въздавали по силе», а митрополиты таких грамот, как Иона
«с тягостию», не присылали. Но ведь тогда и князья такого лиха не чинили, как
Шемяка, возражал ему Иона. Князь Дмитрий ведь «княгиню свою, и дети, и весь
свой кош оставя у вас в Великом Новегороде, да, от вас ходя в великое княжение,
христианство губил». Митрополит писал, чтобы Евфимий с посадником, тысяцким и
Великим Новгородом послали «с челобитьем и со всею управою» к Василию II, и
обещал за них печаловаться.
Тем временем жизнь при великокняжеских дворах брала
свое. Одни владыки отходили в царство теней. Кто-то женился. Нарождалось новое
поколение князей, которые еще не скоро станут активно вмешиваться в ход большой
игры за власть. Словом, лихорадка военных тревог подходила на этот раз к концу.
В канун Троицы 1452 г. (4 июня) наследник московского
престола Иван Васильевич женился на дочери тверского великого князя Марии. Он достиг уже того возраста (целых 12 лет было тогда княжичу),
когда союз с Тверью Москва могла закрепить «браком надежды». К тому же княжич
Иван только что вернулся после победоносного похода на кокшаров. Венчал молодых
Новоспасский архимандрит Трифон, старый друг Василия II.
Тот самый Трифон, который в годину жизни трудную, в
1446 г., в Кириллове монастыре освободил Василия Васильевича от «крестного
целования» Шемяке. Да и сам отец Марии был еще молодцом. Зимой
1452 г. Борис Александрович вторично вступил в брак. На этот раз его
супругой стала дочь суздальского князя Александра Васильевича Глазатого,
который после некоторых колебаний вслед за своим братом Иваном Горбатым впрягся
в московскую колесницу.
Пример чадолюбия показывал и Василий II: 8 августа
1452 г. у него родился очередной сын — Андрей Меньшой.
Омрачила великокняжескую семью только смерть престарелой матери великого князя
Софьи Витовтовны (5 июля 1453 г.)..
23 июля 1453 г. в Москву из Новгорода пришла
весть, что там «умре напрасно» князь Дмитрий Юрьевич Шемяка
Так весьма деликатно в великокняжеских московских летописях последующего
времени (70-х годов XV в.) сообщается о смерти злейшего врага Василия II.
Правда, здесь же вскользь отмечается, что сообщивший эту новость некий подьячий
Василий с весьма выразительным прозвищем — Беда сразу же получил за это
дьяческое звание. В независимых летописях говорится лапидарно — «умре со
отравы».
Но шила в мешке не утаишь, и другие современники
добавляли подробности отравления князя Дмитрия. Говорили, что «даша ему лютаго
зелия». Отраву якобы из Москвы привез доверенный дьяк Василия
II Степан Бородатый — тот самый просвещенный книгочей, который и летописцы
хорошо знал, и дело выполнял исправно. Степан передал отраву то ли
новгородскому боярину Ивану Котову, то ли посаднику Исааку
Борецкому.
Боярин разыскал повара, служившего Шемяке, с
подходящим для предназначавшейся ему миссии прозвищем — Поганка. Тот поднес
князю отраву «в куряти». После 12-дневной болезни 17 июля Дмитрий Шемяка
скончался. Причастность к его гибели новгородского боярства,
стремившегося урегулировать свои отношения с Василием II, весьма вероятна.
Князь в ореоле побед мог еще представлять интерес для
Новгорода, но князь, терпящий поражение за поражением, только вызывал досаду и
раздражение, а заодно и желание поскорее избавиться от него.
Расправа с Дмитрием Шемякой вызвала недовольство в
разных кругах русского общества. Уж очень выбрано средство позорное. Одно дело
— победа на поле боя, другое — отрава втихомолку. Все сразу повернулось другой
стороной, чем это было до смерти князя Дмитрия. Из князя-«изгоя», неудачника,
полуразбойника он превратился в князя-мученика, в князя-героя, которого его
враги не смогли победить в честном противоборстве. Правда, и тут церковная хула
могла сделать многое, но далеко не все.
Когда подьячий Василий Беда получил в Москве за
сообщенную новость о смерти князя Дмитрия звание дьяка, то «прорекоша ему людие
мнози, яко ненадолго будеть времени его, и по мале сбысться ему».
|