Этому предшествовал призыв к оружию новгородских
горожан. О том, как он происходил, рассказывает московский летописец.
«...Мастыри (мастера. — Ю. А.) всякие, спроста реши, плотницы и горчары и
прочий, которые родивыся на лошади не бывали... всех тех изменницы... силою
выгнаша. А которым бо не хо-тети пойти к бою тому, и они сами тех разграбляху и
избиваху, а иных в реку Волхов метаху». Итак, по оценке москвичей, мобилизация
носила насильственный, принудительный характер. Московский летописец
подчеркивает низкую боеспособность новгородских воинов, не имевших никакого
навыка в ратном деле. Подчеркивает он и другое — «плотницы и горчары» не только
никогда в жизни не садились на лошадь, но у них «и на мысли... того и не
бывало, что руки подняти противу великого князя». Именно поэтому они не хотели
идти в поход и «изменникам» (т. е. руководителям новгородской политики) приходилось
их «грабить» (т. е. конфисковывать имущество), "избивать и даже метать в
Волхов.
Выразительная картина, нарисованная московским
летописцем, как нельзя более соответствует данным о междоусобной борьбе в
Новгороде начиная с осени 1470 года. Несмотря на приход к власти «литовской»
партии, в городе оставалось много противников войны с великим князем. Едва ли
основная масса Новгородцев, плотников и гончаров и других «мастеров», пылала
желанием пролить кровь за власть польского короля над их городом. Преданные
старинным вечевым порядкам, горожане вовсе не стремились к войне со всей
Русской землей. Интриги Борецких и их сторонников зашли слишком далеко. Не
только трудности и опасности непривычного ратного похода, но и сами цели его
далеко не были популярны в широких слоях городского населения.
Тем не менее рать была собрана. «Плотницы и горчары»
все же поднялись на защиту родного города, родной старины, привычного,
прадедовского уклада жизни. Снова над новгородским ополчением взвились
кснчанские стяги. Начался поход. Судовая рать, т. е. пехота, посаженная в
гребные суда, была отправлена через Ильмень на помощь Русе. Другая, конная,
была послана на Шелонь.
По данным московской летописи, первое сражение
произошло на берегу Ильменя, под Коростыныо. Новгородская судовая рать
пересекла Ильмень и высадилась, не замеченная москвичами. Новгородцы совершили
внезапное нападение на своих «оплошившихся» противников, стоявших на станах на
отдыхе. Но опытные московские воины быстро оправились от неожиданности и отразили
атаку новгородцев. Свирепой расправе подверглись пленные — им отрезали
носы, уши. Не сообщая подробностей, новгородская летопись признает, что было
большое кровопролитное сражение и что новгородской «пешей рати паде много, а
инии разбегошася, а иных москвичи поимаша». При этом новгородцы также «побита
много москвичь».
Итак, первое сражение отличалось кровопролитием и
закончилось победой москвичей. По словам их«летописца, они захваченные в бою
вражеские доспехи «в воду метаху, а инии огню предаша. Не бяху бо им требе, но
своими довольны доспехи всии». Характерная деталь. Доспехи новгородского пешего
ополчения, наспех собранного, кое-как вооруженного еще дедовскими, должно быть,
топорами и рогатинами, не нужны были московской коннице и вызывали у нее
презрение. Ловко и ладно сидели на конях дети боярские великого князя со своими
боевыми слугами, красуясь в легких, удобных доспехах.
После победы под Коростынью войско князя Даниила
Холмского и Федора Хромого пошло обратно к Русе — туда уже подходила по реке
Поле другая судовая рать новгородцев, «множае первые и сугубейшая». Снова
сражение, и снова победа москвичей. В ставку великого князя мчится с радостной
вестью гонец Тимофей Замытский. 9 июля на озере Коломне Иван Васильевич узнает
о новой победе своих воинов.
В первых же боях сказалось стратегическое и
тактическое превосходство московской конницы. Способная к быстрому маршу и
решительному удару, она легко и уверенно маневрировала на театре войны,
разбивая одну за другой малоподвижные новгородские рати, не умевшие
взаимодействовать друг с другом. Нет. никаких оснований упрекать новгородских
ратников в недостатке храбрости. Оторванные от родных очагов, неохотно
собравшиеся в поход, они на поле боя держались с упорным мужеством,
традиционным для русских воинов. Но никакое мужество не может возместить
воинского искусства, правильной организации, умелого командования. Ничего
этого, видимо, не было в боярской республике. Летний поход застал ее врасплох.
Не имея продуманного заранее плана, боярское
руководство действовало по обстоятельствам, пытаясь отражать сыпавшиеся на
Новгородскую землю удары, посылая войска туда, где появлялся противник. Стратегическая
инициатива тем самым полностью упускалась из рук.
Одно из величайших и труднейших искусств — искусство
ведения войны. Как и всякое другое настоящее искусство, оно не имеет канонов.
Неповторимо яркий блеск военного гения может оказаться сильнее обстоятельств,
воспринимаемых на уровне повседневности. И стотысячная армия великого визиря бежит,
устилал молдавские степи трупами людей и лошадей, и горсточка солдат штурмует
неприступные стены Измаила, и победитель Европы, привыкший к триумфам, с ужасом
видит, какая страшная западня приготовлена для его армии в снежных пустынях
России. «Глазомер, быстрота, натиск», как говорил Суворов. Румянцевы, Суворовы,
Кутузовы рождаются не часто. Правильная, продуманная военная организация,
боевой опыт, профессиональное мастерство не падают с неба, в виде дара щедрых
богов, и не наследуются от предков, а вырабатываются каждым поколением тяжелым,
повседневным трудом в опасных походах и боях. Старая боярская республика, давно
прошедшая через свой зенит, не была способна на длительное напряжение, на
самоотверженную борьбу. Бояре и посадники, руководители кон-чанских кланов,
были опытными интриганами, но плохими стратегами. Да и как могло быть иначе?
Дело, за .которое они боролись, было их личным, групповым делом. Оно не имело
социального будущего. Отсутствие социальной перспективы сознательно или подсознательно
не могло не восприниматься лучшими, наиболее честными защитниками новгородской
«старины» — они не могли не чувствовать, хотя бы смутно, что сражаются за
вчерашний день.
|